Солнце стояло еще высоко. Он надеялся на то, что до наступления сумерек доберется до реки, оставалось всего двенадцать километров, немного подальше, чем по удобному, но опасному шоссе. Капитан собирался сойти с гравийной дороги и дальше следовать по опушке. Он не предполагал, чтобы враг занял столь несущественные, лежащие на окраине местности, но следовало опасаться моторизованных патрулей. Правда, в Турке имеется школа… Большая, замечательно годящаяся под пункт связи или пункт ПВО. Тем более, ее следует обойти.
В лесу было прохладнее; теперь тяжелая шинель уже не так докучала. Уплотненные и влажные камешки под ногами уже не шуршали, дорога шла как раз по низинным, болотистым частям леса, здесь было мокро даже в средине самого жаркого лета. Капитан усмехнулся, прикусывая губы; сюда он приезжал собирать грибы, или же просто проезжал мимо, когда отправлялся в Острув за покупками.
Лес глушит звуки, а размышления не способствуют осторожности. Когда капитан вспоминал, как когда-то, именно в этом месте, прислонил велосипед к дереву и, растянувшись на мхе, долго глядел в снующие по небу кучевые облака – камешки зашуршали под шинами быстрой бронированной разведывательной машины.
Капитан застыл посреди дороги, прекрасно понимая, что уже слишком поздно отпрыгивать и прятаться в лесу, как на злость, высоком, с редко разбросанными кустами можжевельника. Он прекрасно знал, что в тяжелых ботинках, которые утопали бы в ягоднике, далеко бы не убежал. Во всяком случае, настолько, чтобы его не догнала пуля из пулемета MG.
Он мог только лишь сойти на обочину, медленно, не делая резких движений, и глядеть на машину с надеждой, что те не станут тратить патроны на еще один отброс побежденной армии.
Капитан не отвел глаз, когда громадные ребристые шины катились мимо, отбрасывая в стороны мелкие камешки. Он знал, что это не слишком-то разумно, тем не менее, поглядел прямо в лицо высунувшегося из "башенки" солдата, туда, где за запыленными очками-консервами намеревался увидеть глаза. Не увидел. Лишь черный глаз ствола тяжелого пулемета, ведомого гренадером, все время глядел куда-то в сторону пряжки у него на поясе.
Капитан без всякой задней мысли регистрировал мелочи, все время, ожидая того, что четко видимая ладонь в черной перчатке нажмет на спусковой крючок, пулемет рванет свисающую с боку ленту, конец которой прятался в цинке из прессованной жести.
Черный глаз ствола исчез. Гренадеру не хотелось вертеть ствол дальше. Он не посчитал офицера в ободранной шинели и стоптанной обуви стоящим нескольких патронов.
Разведывательная машина резко рявкнула открытой на всю катушку дроссельной заслонкой и ускорила движение, Из-под восьми колес взлетели фонтаны гравия.
Капитан не почувствовал облегчения, на это у него просто не было времени. Из-за поворота дороги с характерным низким гулом и скрежетом гусениц выкатилась туша танка. За ней другая, и еще, и еще… Пятна солнечного света, профильтрованного сквозь ветки, ползали по броне, на башнях отмеченной черными крестами.
Люди в открытых люках не были столь же внимательными, как пулеметчик в разведывательной машине; у них даже шлемов не было, только черные пилотки. Пальцами они показывали на стоящую на обочине одинокую фигуру.
А они избегают леса, предпочитая хорошие дороги, открытые поля. В лесу танк слепой. Вот здесь мы в безопасности, в этом наше преимущество. Еще одна устоявшаяся истина, повторяемая до полной затертости с целью подкрепления и так далее… Как та, многолетней давности, что их танки из картона сделаны. Так что Вислу форсировать не смогут, потому что расклеятся.
Капитан выдержал насмешливые взгляды, радостные возгласы, теряющиеся в грохоте моторов. Он стоял с высоко поднятой головой, прекрасно понимая, как выглядит сейчас в затрепанной шинели, допотопной фуражке, с несколькодневной щетиной на лице со впалыми щеками. Он глядел прямо на них и видел, как под его взглядом стираются издевательские усмешки, как глаза под пилотками делаются стальными, лишенными какого-либо выражения.
Водитель-механик рванул рычаг. Гусеница на миг замерла – танк забросило на обочину. Офицер побежденной армии свалился в неглубокий ров, обсыпанный пылью и гравием, выброшенными из-под гусениц. Когда он поднял голову и выплюнул попавший в рот песок, сквозь удаляющийся отзвук двигателя пробился довольный, издевательский гортанный гогот.
Речка называлась точно так же, как и окружающая местность – Турка. Походила она на самый обычный поток, питаемый стоками с полей – мелкий и узкий. Вдалеке ее течение отмечали только высокие ольхи, пересекающие полосой луга.
Но она фигурировала на картах, даже не сильно крупномасштабных. Вода была такой, как когда-то: холодной и чистой, она быстро текла по каменистому дну. Она же приносила облегчение стертым, напухшим стопам.