Сентябрь

На Кручей тихо, только из громкоговорителя на углу несется марш, и на пустынной улице гулко звучит эта беспечная музыка. Анне осталось пройти несколько домов, и вдруг марш обрывается; похоронно-торжественным голосом диктор сообщает, что во время бомбежки Варшавы пал смертью солдата генерал Кноте.

Анна останавливается, она ничего не понимает, с минуту ждет, а потом срывается с места, мчится, не веря, взбегает по лестнице.

17

Они не сразу заговорили о Кноте, до этого Слизовский выслушал много неприятных слов, которые помогли Ромбичу разрядить свое мрачное настроение: он проторчал сутки у прямого провода, подхватывая полоски бумаги, сползавшие с вертящихся колесиков, и нанося полученные данные на карту Польши от Лодзи до Пилицы, где теперь решалось все.

Действительно, что за сутки! Армия «Познань» возобновляет предложение перейти в атаку, сделанное два дня назад, в воскресенье. Чепуха! Летчика отправили ни с чем, он умчался с врученным ему пакетом, поднялся с аэродрома, старался проскользнуть между воздушными хищниками, веря, что спасает мир, не зная, что везет бумажку с холодным, пустым словом «нет».

Ромбич поторопился услать летчика еще и потому, что как раз в тот момент назревало решение о битве за Петроков. В конце концов на пятый день непрерывного наступления должны же немцы выдохнуться. Если контратака трех свежих пехотных дивизий, поддержанных двумя танковыми батальонами и кавалерийской бригадой, даже и не даст желаемого эффекта, то, во всяком случае, она затормозит, задержит стальной нож, который вонзается в живое тело страны, метя в сердце.

Но Домб молчит. К нему послали офицера связи: ничего не известно о левой, скаржиской группе его армии. «Познань» еще раз спрашивает разрешения на атаку. Сам Рыдз кричит в телефонную трубку:

— Нет!

И тотчас после этого Руммель умоляет о помощи:

— Оборона на Видавке и Варте трещит, быть может, фланговый удар армии «Познань» позволит мне оторваться от неприятеля.

Ромбич словно очнулся.

— Решающий участок, — шепчет он Рыдзу в левое ухо и слышит свой шепот, усиленный до крика: — Хорошо, одна ПД [64] и одна КБ [65] к западу от Варты…

— Что? — Рыдз останавливается и в растерянности откладывает в сторону трубку. — Он говорит, что этого мало!

Ромбич возражает:

— Достаточно.

Потом еще раз звонит армия «Познань», тоже хнычет, что помощь слишком слабая, что атака будет иметь смысл, если они ударят большими силами. Они спорят час. Наконец выбирают самый сильный вариант: три ПД и две КБ. Цель наступления — занять город Варту.

Дбмб-Бернацкий по-прежнему молчит. Ни слова о наступлении из Петрокова на юг. Зато Руммель вечером докладывает:

— Поспешное отступление с Варты и Видавки, под сильным нажимом неприятеля, под угрозой обхода фланга с запада.

Рыдз только рукой махнул, словно навсегда отрекаясь от назойливых армий «Лодзь» и «Познань», и велел Ромбичу заняться ими.

Теперь перед Ромбичем стояла приятная задача: объяснить командующему армией «Познань», что весь его план снова провалился, что переброску войск нужно задержать или вести по-другому. И что по-прежнему нужно ждать. Чего?

Ночь. Домб-Бернацкий молчит.

Это было вчера, во вторник. А после полуночи начинают поступать отрывочные сведения. Девятнадцатая захвачена врасплох танками неприятеля в районе Петрокова.

— Первое наступление отбито! — Кричит Домб-Бернацкий. — Мы уничтожили…

— В котором часу? — Ромбич затыкает свободное ухо, надеясь уловить какой-то смысл в невнятном крике.

— Около полудня…

— Что дальше?

— Новая атака, после полудня…

Домб-Бернацкий теперь не спешит с подробностями, надо его подгонять.

— Что с Петроковом?

— Сдали, еще в восемнадцать ноль-ноль.

Ромбич опускает трубку, шепотом повторяет эти слова:

— Еще в восемнадцать ноль-ноль, еще в восемнадцать ноль-ноль.

Трубка пищит, как мышь, попавшая в ловушку. Домб еще до конца не излил своих чувств — ох, дубина, дубина.

Ромбич отходит к стене, переводит взгляд с Рыдза на Стахевича. Каждый занят одним и тем же несложным подсчетом: сто тридцать километров, восемь часов тому назад. Снова трубка:

— Что дальше?

— Преследование, преследование на Вольбуж… Значит, ни сна, ни отдыха, ни перерыва до рассвета…

— Почему же вы так поздно?..

— Я сам только что получил сообщение: во время преследования разбиты остатки наших сил, командующий девятнадцатой в плену.

Теперь они оба со Стахевичем кидаются друг к другу, размахивают руками, считают по пальцам километры или роты, которые у них еще остались перед Варшавой.

— Тринадцатая! — кричит Ромбич.

— Слишком близко, — отвечает Стахевич, — ее, пожалуй, уже втянули в бой. Разве она успела подготовить оборону? Мы сами ее толкнули на сближение. Слишком близко, наверно, ее захватили врасплох на марше…

— Двадцать девятая! — настаивает Ромбич. — Виленская кавалерийская бригада…

— Хватит! — Это говорится негромко, но оба одновременно поворачиваются, встают навытяжку перед забытым ими Рыдзом. Пожалуй, первый раз с пятницы он взял такой тон — спокойный, решительный. — Хватит болтовни! Подготовить эвакуацию ставки. Первый эшелон уйдет этой ночью.