Сентябрь

— Так что война, надо полагать, не за горами, — снова вмешался Цебуля.

— Чудо, что она до сих пор не началась. Столько войск нагнали. А у вас так же спокойно, как у нас в Блажеевицах.

— Нам, пограничным, война так война, лишь бы быстрее кончалась. Вот в русскую, не успели оглянуться, как войны и нет. Зато потом хорошие цены на крестьянские продукты держались, все четыре года за масло ого-го как платили. Это вы тогда, Мацей, спину гнули, чтобы приобрести еще тридцать моргов…

— Ну…

— А сколько людей погибло…

— На то воля божья, кому что суждено. Гитлер, конечно, человек опасный, но чтобы все, что о нем говорят, была правда, — нет, этому я не верю. А цены хорошие стояли, факт. Да я сам тогда давал на контрабанду, здесь все свои, можно и признаться, за масло какой хочешь фабричный товар приносили… и сахарин, и мануфактуру. Нет, меня не напугаешь.

— Если бы у нас был порядок… — задумчиво начал кто-то. Но его тут же прервали:

— Тише, тише. Еще полицейского накличешь.

Но беседа продолжалась. Говорили о Гитлере, о ценах на пшеницу, о суперфосфатах, о том, что у немцев все дешево, о вспыхнувшей два года назад забастовке батраков, о том, как потом бесчинствовала полиция. Цебуля знал об этом больше всех, он в это время был на строительстве в Жешувском воеводстве. Но это как раз и помешало ему, Мацей заявил, что он, мол, не хозяин, а бродяга.

Маркевич слушал со все возраставшим интересом, Цебуля упрекнул Мацея, что ему все равно, Польша это или не Польша, лишь бы яйца подороже продать. А Мацей обозвал его коммунистом. Маркевич обозлился: как он смеет так обзывать солдата! Черт знает что такое, Гитлер под боком, а они…

Маркевич встал и быстрым шагом направился к хате. Видно, никто не догадался, что подпоручик все слышал. Тот же Мацей сразу же переменил тон:

— Наша армия спасет нас, прогонит немцев…

Но Цебуля не пришел Мацею на помощь:

— Мы тут, пан подпоручик, о разных хозяйственных делах…

Маркевич повернулся и пошел. Шел и знал, что они молчат, ждут, чтобы отошел подальше, и чувствовал себя еще более одиноким. На краю деревни девушки запели грустную, протяжную песню, и на душе у Маркевича стало совсем тоскливо. Может, напиться?

Вдруг из темноты кто-то вынырнул и задел его:

— Кто здесь шляется? — Это был Шургот. Злой как черт, он сразу полез в карман, будто за револьвером. — Ах, это вы. Ну, кавалер, пошли со мной, девки собрались, что-нибудь скомбинируем. Для них офицер все равно что сказочный принц!

— Да нет, посты, часовые… — пытался вывернуться Маркевич.

— Пойдем, пойдем… — Шургот взял его под руку и зашагал быстрее. — Капитана боитесь?

Возле новой, крытой жестью хаты собралось около двадцати девушек. Кто сидел на лавке, кто стоял рядом, отбиваясь от настойчивых ухаживаний солдат. Маркевич и Шургот спрятались за кустами сирени. Солдаты между тем разошлись не на шутку. Один из них подскочил, схватил стоящую с краю девушку за талию и потащил. Поднялся писк, визг, девушки отбивали свою подружку, все сбились в кучу, песня умолкла. Кто-то яз солдат пожаловался:

— Мы их защищаем, а они…

Где-то тут был и Пискорёк, Маркевич сразу узнал его пискливый голосок.

— Пойдем прогоним этих сопляков, — толкнул его Шургот.

Солдаты заметили их тени:

— Смотрите, хлопцы, гражданские!

— А ну пошли, спустим гражданским портки! — крикнул Пискорёк. — Ха-ха-ха! — Остальные встретили его предложение с восторгом. — Айда за мной!

Они кинулись в кусты, тут Шургот вышел им навстречу. В темноте не было видно, кто за кустами, но солдат насторожило, что гражданские не убегают. А когда разглядели, что это офицер, сразу притихли. Шургот приглушенным голосом выругал тех, кто был поближе, остальные разбежались. Это были все капралы, командиры отделений.

— Так точно, так точно! — повторяли они растерянно.

— Так вот вы какие! — не унимался Шургот. — С гражданским населением хуже, чем немцы.

— Темно, не узнал…

— На губе вам будет светлее. Который здесь Пыцлик? Кру-гом… марш, разойдись!..

Можно подумать, что эта команда относилась и к девушкам — вместе с капралами исчезли и они. Проклиная и тех и других, Шургот бросился было за девушками, но вернулся.

— Как сквозь землю провалились! — Он пробежал еще немного. — Ни души! Наверно, на сеновале попрятались. Пойдем! — Маркевич отказался. — Ну, как знаете… — И он побежал во двор, освещая дорогу электрическим фонариком. В желтоватом луче фонаря мелькнули какие-то дышла и колеса, Где-то на улице замер одинокий девичий смех.

Маркевич ушел один. Лаяли собаки, доносились далекие возгласы. Ощупью пробираясь сквозь густые заросли малинника, он свернул к постам, потом вышел в поле, где на фоне неба вырисовывались контуры подсолнухов.

— Стой! — раздался вдруг окрик, и лязгнул затвор. Будто кто-то кулаком ударил его в грудь. — Пароль, стрелять буду!..

Испугавшись, что неопытный солдат может сразу пальнуть, он шепнул пароль и отправился проверять другие посты. Быть может, он искал в этом ненадежном занятии спасение от все возрастающих в его душе сомнений.