Сентябрь – это навсегда (сборник)

— Ну, что же ты молчишь, истукан?! – вскричал Адам. Ярость и ужас овладели им. Берег, истоптанный миллионами ног и потому похожий цветом на старую кость, был уже совсем рядом. – Опять ты молчишь… Придумай что-нибудь! Мне страшно. Я не хочу туда, к теням, на асфоделевый луг… Там молчание и полное забвение… Перестань грести, старик!

— Чудак, – проскрипел Харон. – Ты просишь невозможного. Не в моих силах вернуть тебе жизнь, человек. Ты умер и погребен. Еще никто из людей не восстал из гроба.

— Придумай что-нибудь! – Адам сполз с лавки, умоляя, протянул к старику руки. Колени его уткнулись на дне лодки в подстилку из мусора. Очевидно, там были отдельные волоски, упавшие с одежд странников в царство мертвых, пыль с их обуви, превратившиеся в прах случайные вещи.

— Я могу тебе кое-что предложить, – задумчиво сказал Харон, и подобие улыбки искривило его рассеченную губу. – Но вряд ли ты согласишься. Это не жизнь – та, твоя… Однако ты мог бы жить воспоминаниями…

— Согласен, на все согласен! – возопил Адам и стал рвать с груди мешочек с бриллиантами. – Уговорил-таки! Купил старика! – Он смеялся, как безумный, и не мог впопыхах ни снять мешочек, ни разорвать шнурок. Только не к теням!

— Не радуйся прежде времени. – Харон перестал грести. – И спрячь свои камни. Я уже говорил тебе: здесь они ничего не стоят.

— Что я должен сделать? – Адам замер, боясь разгневить всемогущего старца.

— Я устал грести без передышки. У меня болят руки. Кроме того, мне скучно. Все мои пассажиры или каменно молчат, или вопят и стенают. Садись рядом со мной – вот тебе весло! – и рассказывай мне о той жизни. Ты хорошо рассказываешь…

«Рядом с ним?.. Он что – издевается? Годами терзать себе душу воспоминаниями о радостях бытия, которые я так любил, и грести, грести, грести?! Сгорать в бесплодных мечтаниях о Невозвратном?! Только горячечным воображением рисовать себе дружеские пирушки и объятия Евы?! Забыть, что ты был обласкан миром, богат, знаменит?! И все это – там. А здесь – вечное кружение между жизнью и смертью… Теперь мне ясно, почему давным–давно линия моей руки напугала гадалку… Самому добровольно обречь себя на вечную пытку?! Нет, ни за что! Уж лучше судилище… Лучше глотнуть из Леты…»

— Так я и знал, – вздохнул Харон и пошевелил веслом. Челн опять двинулся к берегу.

— Нет, нет! – Адам вскочил на ноги. Челн качнулся, и это новое движение показалось непривычным и странным в мире тысячелетнего порядка. – Я буду грести. И рассказывать буду…

Старец молча пожал плечами, подвинулся. Лицо его опять стало бесстрастно–отчужденным.

Споткнувшись сначала о лавку, а затем о черпак, Адам поспешно ступил вперед, не сел, а буквально упал рядом с перевозчиком.

Харон двумя взмахами весла повернул челн к тому берегу, откуда они только что приплыли. Там по–прежнему стояла толпа, которую привел Гермес. Души ждали своего череда, чтобы, преодолев воды Стикса, превратиться в тени.

«Пусть будут муки, – подумал Адам. – Любые… Адские! Пусть сжигает меня огонь памяти… Зато останется душа. Больная, кровоточащая – живая душа!»

— Что же ты? – спросил Харон и показал глазами на весло.

Адам ухватился за деревянную, отполированную до блеска рукоять. Тяжелое весло показалось ему необычайно легким. Небо над Аидом немного просветлело, и он подумал, что тут, оказывается, тоже возможны перемены, а значит, и движение жизни. Пусть малюсенькое, едва заметное, как дыхание спящего ребенка, но достаточное, чтобы противостоять тлену и вечности. Живой душе нужен, конечно, весь мир, но она умеет довольствоваться и крохой. А если не умеет, то научится…

Впервые за время пребывания в подземном царстве Адам улыбнулся. Он глянул на старика с рассеченной губой и как бы невзначай сказал:

— Вы знаете, дружище Харон, прошлым летом я попал в Испанию. Совершенно случайно, без гроша в кармане, без документов. Забавнее ситуацию трудно даже придумать. Так вот… Выхожу я из самолета…

Перевозчик наклонил голову, чтобы лучше слышать. Весло его стало вздыматься реже, а затем старец и вовсе бросил рукоять. Он опустил натруженную руку в воду – остудить горящие мозоли, а другой погрозил роптавшей на берегу толпе.

Адам тоже глянул на бывших попутчиков в царство Аида.

На берегу происходило нечто невообразимое.

Люди оживленно жестикулировали, что-то кричали – он не мог еще разобрать слов, а одна женщина даже зашла по колени в черные воды Стикса и размахивала то ли шалью, то ли белым платком.

У Адама защемило там, где при жизни было сердце. Он не знал, что разволновало людей на берегу. Радуются ли они, что хоть один из них откупился у грозного старца, или завидуют и проклинают. Теперь уже не только Харона, но и его.

К вопросу о чужой боли

Я не знаю, в какую больницу его увезли. В нашем полуторамиллионном городе много больниц. Я не знаю ни его фамилии, ни настоящего имени, чтобы справиться в «скорой». В поезде, помнится, его называли по–разному: Гоша, Сережа, а то и просто Псих…