Сентябрь

Два дня спустя, когда Вестри брел с недоеденной краюхой черного хлеба, предусмотрительно спрятанной под серым ворсистым спортивным пиджаком из ирландского твида, его увидел седоватый господин в очках, с трудом державшихся на маленьком красноватом носике. Были сумерки, в нескольких километрах впереди горел от бомбежки Люблин. Господин с красным носиком сидел в черной машине, обозначенной литерами ДК, и разговаривал с другим господином — невысоким, с красным круглым лицом, с усиками и в пенсне. В нескольких метрах от того места, где стоял автомобиль, дорога разветвлялась — прямо шла широкая, влево сворачивала узкая.

Господин с красным носиком прервал господина с усиками.

— Поглядите-ка, — сказал он по-английски, — провалиться мне в преисподнюю, если это не Вестри!

— Вы правы, пан посланник! — воскликнул его собеседник. — Пешком?

Вестри прошел мимо них, потянул носом, словно что-то вынюхивал, даже замедлил шаг, но потом подозрительно оглянулся и, крепко прижимая под мышкой сверточек, двинулся дальше. Пришлось кричать ему вслед, звать его.

Постепенно взгляд Вестри становился менее настороженным и недоверчивым. Он выпил полстакана водки и рассмеялся, словно пробудившись ото сна.

— Мистер Сноу! Откуда вы взялись?

— Пан Кулибаба! — обратился Сноу к человеку с усиками. — Мне было чрезвычайно приятно побеседовать с вами и услышать вашу проницательную оценку положения Польши. Будьте уверены, что правительство его королевского величества примет ее во внимание.

— Ах, пан посланник! Вы всегда можете на меня рассчитывать.

— Сударь! — Сноу как-то бочком поклонился и тотчас повернулся к Вестри. — Садитесь! Отодвиньте тот чемодан. Ну и все!

— А-а… — Кулибаба побледнел, припал к машине. — Пан посланник, меня?.. Я думал… по пути…

— Мне очень жаль… — Сноу откинулся назад, стараясь держаться подальше от Кулибабы, и, судя по выражению лица, ему было действительно весьма неприятно. — Вы видите, однако, официальные бумаги, чемоданы… Впрочем, нам не по пути, вы ведь на Люблин?

— А вы? Вы говорили, что тоже туда едете?

— Я ошибся. Я забыл, какое сегодня число. Уже два дня, как дипломатический корпус изменил место своего пребывания. До свидания!

Машина рванулась и резко свернула влево. Кулибаба в растерянности раскрыл рот и так и стоял, глядя им вслед.

Сноу повернулся к Вестри; вероятно, он подумал, что тому непонятен смысл этой сцены, и счел необходимым объяснить:

— Кулибаба очень порядочный молодой человек. Он обязательно выбьется в люди. Вы не думайте, что он дурак. На Ближнем Востоке мы из гораздо больших дураков делали всяких эмиров и королей. Он еще себя покажет. Кто знает? После этой адской катастрофы придется ведь подбирать для польского правительства совершенно новых людей. С нас, англичан, хватит шутов вроде Бека, у которых от любого пустяка голова кружится. Поэтому способный, исполнительный молодой человек, сочувственно относящийся к Англии, может рассчитывать на нашу поддержку. Особенно если он людовец, понимаете…

— Мне совестно… — спохватился Вестри. — Я занял его место…

— Чепуха! — Сноу махнул рукой. — Место нашлось бы, чемоданы можно было бы сдвинуть. Но вы понимаете, нельзя требовать слишком многого даже от английского дипломата в восточных странах. Мало того, что в Варшаве всю последнюю неделю не было теплой воды, что эти дороги, эти толпы, эти бомбы… Но еще везти с собой человека, пусть и будущего польского министра, польского премьера, который наелся местного национального лакомства — как его? — тчес… чес… Вы чувствовали, какой запах распространял вокруг себя наш дорогой Кулибаба?

— Чеснок! Чеснок! — воскликнул Вестри. — А я-то думал, чем здесь так вкусно пахнет!

Сноу посмотрел на Вестри, веселые огоньки сверкали в его глазах. Потом он решил проявить заботу о своем госте:

— Сядьте поудобнее! А сокровища, которые вы прижимаете к себе, можно ведь положить вон там, за чемоданом.

Лицо Вестри сразу сделалось каменным.

— Нет, нет, пустяки! Мне очень хорошо.

Он передвинул сверток подальше от Сноу, спрятал под полой пиджака.

25

Они попали в безвыходное положение еще на мосту и в течение всех первых суток блуждали среди моря беженцев либо отсиживались в кустах, ожидая, когда минует очередной налет. На следующую ночь было немножко легче. Ромбич уехал с Нелли и Слизовским, а Лещинский за ними — на пикапе с легкой радиостанцией и несколькими солдатами. Толпа беженцев немного поредела, теперь шофер только бешено сигналил да время от времени зажигал фары — это сразу действовало: беженцы кричали благим матом, чтобы он погасил, иначе начнется бомбежка, и удирали с дороги, роняя свои вещи.