Сентябрь

— Короче говоря, либо с нами как с полноправным партнером двинуться на Восток, либо в одиночку против всех нас, в том числе и против, России. Англичане в Москве для того и ведут переговоры, чтобы он поверил в реальность второго выхода…

— Почему мы все-таки не хотим принять русской помощи?

— О боже мой! — ужаснулся Бурда. — Второй выход — это крайность, Мы заинтересованы не в уничтожении Гитлера, а в правильном его использовании. Наконец-то ты понял? Третьего пути нет. Поэтому-то я и не принимаю все так близко к сердцу, как… другие. Я верю, что разум победит.

Фридеберг наконец согласился с оптимистическими выводами Бурды и снова принялся за свое:

— Ну, так ты согласен и поговоришь со Стахевичем?

— Со Стахевичем? Ну что ж. Только я ничего не гарантирую. Тебе ведь известно, что у него там всеми делами заправляет Ромбич?

— Знаю, знаю. Но ты его как-нибудь обойдешь или задобришь. Приедешь потом, старик, ко мне, я такой себе штаб организую…

— Кстати, о штабе. У тебя есть адъютант?

— Конечно.

— Хороший?

— Я плохих не держу… — Но, взглянув на Бурду, тут же добавил: — Для командующего корпусом он хорош… А в чем дело?

Теперь наступил черед Бурды. Это было не так легко, его преимущество до сих пор было слишком явным. Закусив губу, он умолк в ожидании, что генерал ему поможет. Но так и не дождался.

— Ты помнишь Янека? Моего сына… — начал Бурда с раздражением.

— Ну как же! — Фридеберг даже хлопнул себя по колену от радости, что наконец понял. — Янек, такой сорванец. Где он сейчас? Наверно, в лицее?

— Он подпоручик.

— Не может быть! Как время летит! И где служит? В Варшаве?

— Нет, в Бохне, командует взводом.

— Какой ты чудак, почему сразу ко мне не прислал? Давай его сюда… — Он остановился, подумав. — Правда, сам понимаешь, сейчас нет штатов. Но как только примусь за формирование штаба, милости прошу, возьму его в адъютанты…

— Очень тебе благодарен. Что ни говори, единственный сын. А в пехоте далеко не уйдешь.

— Ну ясно. Это я тебе твердо обещаю. Сразу же, как только получу армию… или какую-нибудь оперативную группу. Название меня меньше всего интересует, словом, как только приступлю к работе, сразу же заберу его. А в отделе кадров сам все улажу. «Ян Бурда», — записал он в блокноте. — Отлично!

— Когда ты возвращаешься? — спросил Бурда. — Ты ведь приехал на машине?

— Ну что ты! Там такие дороги! Машина может на ходу развалиться. Ужас! Смотри, как получается, иногда бедность и отсталость бывают даже на руку. Вот чехи, почему их так легко оккупировали немцы? Потому что они построили хорошие дороги. Нет, я утром возвращаюсь поездом. В десять часов восемь минут.

— А этот… твой адъютант, где он сейчас?

— Наверно, пошел к девочкам. Он у меня там все с ума сходил. Такая дыра, и к тому же все обо всех известно. Зато здесь! Я его отпустил, завтра в девять должен явиться.

Бурда улыбнулся, думая о том, как бы поскорее спровадить гостя. В холле снова зазвонил телефон.

Фридеберг несколько раз зевнул. Он тоже ждал удобного случая, чтобы встать и попрощаться: все дела тут были улажены. Обрадовал же его Бурда, заговорив о сыне! Теперь не одна дружба будет руководить хлопотами министра в генеральном штабе. Словно после тяжкого труда, он рассеянно посмотрел на хозяина: когда же наконец?..

Бурда взял телефонную трубку, бросил вполголоса «алло», скривился, добавил еще раза три «Да» и раза два «Слушаю», потом «Бурда у телефона», потом «Да, господин генерал». Вдруг он оглянулся, ища глазами кресло, тяжело опустился на сиденье и долго молча слушал. Но вот наконец хриплым, как будто потухшим, голосом буркнул: «Понимаю». Потом почти крикнул: «Я сейчас сообщу! Сегодня — нет? Завтра утром? Слушаюсь!» — и, продолжая держать трубку, несколько раз повторил: «Да, конечно». Обеспокоенный Фридеберг подошел к двери. Стало тихо, только голос незнакомого генерала неразборчиво бурчал в аппарате… «Слушаюсь!» — сказал напоследок Бурда, поднялся и швырнул трубку.

Это был уже совсем другой Бурда. Он сразу осунулся, щеки запали, резко обозначились монгольские скулы, глазные впадины углубились и стали почти черными, губы побелели, нос заострился.

Слегка приоткрыв рот, Фридеберг застыл в ожидании. Он тоже побледнел и был не в силах спросить, что случилось.

— Риббентроп полетел в Москву, — шепнул Бурда.

Они стояли на пороге гостиной и с полминуты смотрели друг на друга. Бурда первым отвел свой взгляд, вошел в гостиную и, глядя в окно, сказал каким-то надтреснутым голосом:

— Звонили из генерального штаба, спрашивали про тебя.

— Ну и что? — Фридеберг вскочил с места. — Приказали явиться? Я сейчас…

— Ничего не приказали. Приняли к сведению. Удивились, что ты до сих пор не уехал…

— Но я сию минуту. Уже еду! Казик, у тебя есть машина?

— Ну?

— Понимаешь, я должен немедленно ехать, нельзя ждать. Черт возьми, сукин сын! Где его теперь найдешь? — Фридеберг подбежал было к телефону, но вернулся. — Я должен немедленно выехать… Ты дашь мне машину?

— Ну конечно, пожалуйста…