Сентябрь

Толстый заклеенный конверт был адресован капитану Потаялло. Маркевич сломал печать. Коротенькое письмо приказывало: «В случае угрозы со стороны бронетанковых сил неприятеля вскрыть ящик, помеченный АХ, и поступить согласно приложенным инструкциям».

Когда Маркевич прочитал фразу, касавшуюся дисциплинарной ответственности командира, который вскроет ящик без надлежащих оснований, лицо его искривила недобрая усмешка. Он тотчас извлек инструкцию.

Она была прекрасно отпечатана. На обложке с полдюжины предупреждений: особо секретно; не вскрывать без приказа; сжечь в случае угрозы…

Речь шла о противотанковых ружьях, тех самых «петеэрах», о которых спьяну болтал Брейво, «пробивающих стальную броню толщиной 1,3 сантиметра на расстоянии… а также до 2 сантиметров на расстоянии…» На красиво вычерченных схемах профиль и фас немецкого танка «Т-1», той самой спичечной коробки, которая раздавила Шургота, а третий взвод, задев его как бы по рассеянности, превратила в горстку дезертиров. Красными пунктирными кружочками были обозначены особенно уязвимые места танка. Затем следовали указания относительно обращения с противотанковыми ружьями и мелкого ремонта.

Словом, там все было. Все, чтобы победить железные коробки, которые их раздавили, или по крайней мере чтобы бороться с ними. Или по крайней мере погибнуть, но так, чтобы собственная смерть и смерть врага чего-то стоила. Солдаты стояли поодаль, удивляясь тому, что он зловеще улыбается и что-то восклицает, потрясая кулаками. Низёлек, догадываясь, что случилось недоброе, собирался уже отойти, расспросить солдат, но тут Маркевич к нему обратился:

— В батальоне, капрал, говорите…

— Так точно, пан подпоручик, полное спокойствие.

— В котором часу вы пошли назад?

— Должно быть, около пяти, уже было светло…

— И по дороге… ничего не видели?

— А как же, шум был изрядный… Только это на дороге, а я шел тропкой. Думаю, наверно, артиллерию от Кшепиц или от Велюня передвинули.

— А вы не подумали, что пришли немцы?

— Никак нет, пан подпоручик, ведь стреляли бы. Вся наша рота на границе, и дальше — шестая. С пулеметами. Это ведь не шутки!

На какое-то мгновение Маркевичу померещилось, будто сегодня — это вчера. Значит, не было того получаса и с ним разговаривает не запыхавшийся капрал, а капитан Потаялло или сам майор Нетачко. Дни в своей неумолимой очередности спутались, перемешались. Что-то вроде полкового смотра. Только если бы еще и кавалерия…

Низёлек, сам того не желая, доказал реальность этого кошмара.

— Разрешите идти, пан подпоручик? В батальоне я застрял, велели ждать, пока добудятся майора Нетачко. Надо сдать дежурство, пан поручик Шургот рассердится…

— Ха-ха-ха! — захохотал Маркевич. — Вы спятили, капрал! Поручик Шургот никогда больше на вас не рассердится! А впрочем, плевать. И на капитана, и на майора плевать! — Тут он что-то напутал с именами и почему-то произнес свое собственное; — Эх, и рожа у тебя, Болютек!

Низёлек испуганно смотрел на него. Маркевич еще какое-то мгновение размахивал руками. Тогда Цебуля осторожно тронул его за плечо:

— Пан подпоручик!

Они оглянулись на деревню. От леса наискось, в направлении той самой развилки дорог, двигалось продолговатое облако не то дыма, не то пыли. Маркевич вдруг что-то вспомнил и крикнул:

— Цебуля, что сделали с тем ящиком, ну, который так берегли? Где он?

— Ящик? Тот, что у капитана? Когда второй взвод драпанул, его взяли с собой. Погрузили на повозку и галопом! Разве я не говорил? Забыл в спешке…

Маркевичу оставалось одно — достать спички. Хорошая глянцевая бумага, на которой были напечатаны инструкции, не хотела гореть, красные кружочки медленно чернели. Сплющенный немецкий танк «Т-1», с двух сторон охваченный витками огня, наконец поддался, шатающееся орудийное дуло надломилось, лопнула изнутри башенка, бумажные гусеницы свернулись, превратились в пепел. Маркевич вдавил каблуком в сухой дерн подвелюньской межи шелестящие, хрупкие, обгоревшие листки.

2

В ту ночь Ромбич, как обычно, засиделся до двух. Лещинского не было — он сопровождал Рыдза на какое-то совещание. Ромбич его не дождался, он устал сверх всякой меры. С полчаса он неподвижно лежал в постели, в голове его путались обрывки донесений, инструкций, приказов о дислокации, изданных за последние несколько дней. Он медленно засыпал, и преследующие его образы приняли странные, почти зримые формы. Когда отправили эту бумагу о приведении войск в боевую готовность? Перебазировка на полевые аэродромы закончена еще в понедельник, но разве отряд бомбардировщиков?.. Фридеберг должен получить группу «Любуш», кажется, он ее уже принял. Хорошо, что я поручил Слизовскому следить за Кноте…