Сентябрьские розы

Она пошла им навстречу. Фонтен любовался, как легко и непринужденно она держится. Она объяснила, что трое из критиков люди умные, и с ними говорить будет легко, а вот у четвертого репутация…

Она задумалась:

– Cómo se dice?[10]

– Надо держать ухо востро, – подсказал Фонтен.

– Вот именно. Нужно быть осторожным.

– Дорогая сеньора, вы будете очарованы гулкой бессмысленностью моих слов.

Она рассмеялась и с самого начала разговора принялась его подбадривать. Сидя в низком кресле, чуть наклонясь вперед, очень внимательная, она словно поддерживала Фонтена взглядом. Один журналист спросил, использует ли Фонтен персонажей из реальной жизни, когда пишет роман.

– Это химический процесс, не поддающийся описанию, – ответил тот. – Исходная точка, она да, из жизни, а природные элементы… художник их… э-э… перерабатывает, превращает в некую особую субстанцию… Все персонажи романа – это в сущности… Толстой говорил: «Я взял Соню, перетолок ее с Таней, и получилась Наташа…» Гёте наблюдает за Гёте, чтобы вышел Вертер, но Вертер очень далек от Гёте, поскольку Вертер не пишет «Вертера»… Представьте себе, что Бальзак и Стендаль наблюдают за одними и теми же событиями, они написали бы об этом два совершенно разных романа.

Долорес перевела, затем добавила по-французски, только для Фонтена:

– Это как художник, no?.. Их общая палитра – природа, но у каждого есть еще и своя. Нам известно, что Мари Лорансен всегда использует тот же бледно-голубой, тот же розовый, что у Эль Греко будут совершенно нереальные зеленый и синий, а у Ренуара все женщины будут… сómo se dice?.. такими радужными, no?..

– Браво! – воскликнул Фонтен. – Где, черт возьми, вы смогли изучить этих художников, если никогда не были в Европе?

– Из книг, у меня есть альбомы с репродукциями.

Они заговорили друг с другом, совершенно забыв про журналистов, которые прислушивались, пытаясь выхватить хоть слово. Наконец недовольный Петреску вмешался:

– Лолита, надо говорить испански. Наш мэтр, вы его еще увидеть, а эти sеñores…

В разговор вступил «ухо востро». Он задал было вопрос, и Долорес резко осадила его по-испански. Затем она сказала Фонтену:

– Это вздор! Он спросил, принимаете ли вы нас всех за дикарей.

– Скажите ему, что мне, напротив, прекрасно известно, что ваша цивилизация – одна из самых древних на планете, и я во время этого путешествия намереваюсь изучать ваше искусство.

Долорес произнесла целую речь. Она развила то, что сказал Фонтен. Он смутно угадывал, что она говорит о «природной энергии земли, предназначенной для поэзии», ничего общего с тем, что сказал он. Но он с удовольствием наблюдал, как серьезно она это говорит и как меняется упрямое выражение физиономии задавшего вопрос журналиста. Под конец он одобрительно кивнул.

Когда журналисты откланялись, Петреску сказал:

– Уф! Теперь, мэтр, он будет отдыхать… Muchas gracias,[11] Лолита.

– Минутку, – вмешался Фонтен, – минутку. Надо, чтобы сеньора Гарсиа что-нибудь выпила с нами, чтобы отметить удачное окончание разговора, который, если бы не она, превратился в неравную битву. Что вы посоветуете здесь выпить, сеньора?

– Прошу вас, говорите «Долорес»… Мое полное имя Мария де лос Долорес, но все здесь называют меня Лолита… Долорес – это так чопорно… Местный напиток? Pizco, белый ликер, чистый, натуральный… Его пьют со льдом, думаю, вам понравится.

За стаканчиком ликера Фонтен и Долорес оживленно беседовали.

– Расскажите мне про Лиму, – попросил он. – Что здесь стоит посмотреть?

– Все! Лима – загадочный, чарующий город. Только его нельзя посещать с официальными делегациями. Позвольте мне повести вас bajo del puente, за мост, в старые испанские кварталы. Вы знаете, что здесь был вице-король?

– Разумеется, ведь в Лиме происходит действие «Кареты святых даров».[12] Можно увидеть дом Периколы?

– Я вас туда свожу.

– Вы и есть Перикола?

– У нас есть что-то общее. Но она была веселой, а я грустная.

– Не сегодня.

– Нет, сегодня я счастлива… Soy feliz… Сама не знаю почему… Если бы у меня была гитара, я бы вам спела мелодии фламенко.

– Почитайте мне испанские стихи.

Она провела рукой по вьющимся волосам, и Фонтен обратил внимание на ее длинные тонкие пальцы.

A mis soledades voy
De mis soledades vengo
Porque para andar conmigo
Me bastan mis pensamientos…

– И что это означает?

– «Я иду к своему одиночеству, / Я ухожу от своего одиночества, / Потому что, чтобы идти со мной, / Мне достаточно моих мыслей». Это Лопе де Вега… Есть только два по-настоящему великих испанских поэта: Лопе де Вега и Федерико.

– Федерико?

– Федерико Гарсиа Лорка.

– А Кальдерон?

– Он меня трогает меньше… Он богослов… Обожаю Федерико, я здесь играла «Кровавую свадьбу»… После его смерти я повесила его портрет над кроватью… Вы читали его «Цыганские романсеро»? No?.. О, надо прочитать… Это самые прекрасные стихи нашего времени… Я вам переведу. Знаете, во мне есть цыганская кровь! У меня огромная сила воли… Вы еще убедитесь.