Сентиментальное путешествие по Азии и Евразии

Пробовал читать — не читалось, пытался спать — не спалось: то сибирячка протирала пупок, то «Наталия» вызывалась поправить мой плед и предлагала прохладительные напитки. Да разве ж способны, думал я, напитки охладить меня — разве что, горячительные, в большом количестве.

Охладила посадка: мой гайморит (или синусит?) дал о себе знать; от боли в висках я вцепился в подлокотники. Слава Богу, сибирячка ничего не заметила: она была занята своим пупком, ремень безопасности причинял ей неудобства.

— Вот я и в Сибири, — говорю (когда самолет приземлился).

— Что ж привело вас в наши края? — спрашивает сибирячка.

— Астафьев, — отвечаю.

— «Царь-рыба», — сухо сказала она.

— Читали?

— Проходили.

ЕМЕЛЬЯНОВО СИБИРЬ

Ее встречал в аэропорту сибиряк. Вдвое моложе меня. И вчетверо симпатичнее. (Может, брат? хотя, братьев так не целуют.)

Какая, думаю, досада, ведь я совсем уже было хотел предложить ей… (Впрочем, теперь моя любезность превратилась бы всего лишь в вежливость.)

Меня тоже встречали (с машиной, как и было обещано). Мужик с табличкой «Балтика». Знают, подумал я, с горечью, кого спонсировать (двое знакомых литераторов скопытились от пивного алкоголизма).

Лишившись спутницы, я ощутил на заднем сиденье машины внезапное чувство одиночества (водитель не в счет).

Отвлекла Сибирь, за стеклом.

— Как у вас, право, неровно, — сказал я.

— Сопки, — ответил водитель.

Не слишком ли много, думаю, новых впечатлений в один день: самолет, дреды, сопки, пирсинг в пупке?

Ехали по Сибири минут сорок (академический час). Водитель успел прочесть мне весьма содержательную лекцию о городе и крае: история, административно-территориальное деление, население, этносы, климат, флора и фауна, природные ресурсы, экономика, бизнес, культура (краевед, однако, думаю).

Но, видит Бог, я ехал не за знаниями…

КРАСНОЯРСК ЗДОРОВЕННЫЙ СИБИРСКИЙ МУЖИК

Действительно: и за Уралом тоже живут люди (так в свое время, очень давно, в прошлой жизни, меня удивил Свердловск, вообще Урал) — не хуже нашего живут. У них есть автобусы, там, магазины, парикмахерские. Женщины тоже есть. Много симпатичных. Гостиницы есть, в одну из них меня привезли: «Огни Енисея».

Я совершил, так сказать, восхождение от абстрактного к конкретному: теперь моя страна вплоть до Красноярска (включительно, разумеется) населена людьми. Когда-нибудь (чем черт не шутит) я населю ее еще дальше на восток. Почему бы и нет?

В гостинице меня встретил здоровенный сибирский мужик. Трогательный такой. Мужик сказал, что мы не виделись пять лет.

— Я буду в твоем распоряжении все время, что ты будешь в Красноярске: спутником и проводником (Вергилием, думаю; и собутыльником). И собутыльником, — говорит А* (его зовут А*, кстати).

Поднялись в номер, хороший номер (лучше, чем у меня дома; три дня поживу как человек, — отмечаю). Подошел к окну. Внизу бежал Енисей, быстро (на север, полагаю), за рекой желтели сопки, красивые. Я сказал, что очень хочу туда, на другой берег, в сопки. Но А* ответил, что туда нельзя. Нельзя одному. Вообще нельзя. Там клещи, медведи и местные.

— Но Енисей-то потрогать можно? — спрашиваю. (Одна знакомая называет меня тактильщиком, за то, что я люблю трогать, да, она так и говорит: ты тактильщик!)

— Потрогать можно. Но сначала — Астафьев, — отвечает.

Астафьев так Астафьев. Поехали — в какой-то Mix-Max.

— До последней минуты не верил, что ты приедешь, — сказал А*.

— Я не мог не приехать, — говорю.

— Но денег не много. Не много дадим, — отвечает.

— Видит Бог, я приехал не за деньгами.

— ?

— Мы не виделись пять лет, я ни разу не летал на самолете, никогда не видел сопки, не трогал Енисей (и дреды). Наконец, мне ** лет, я написал дрянную пьесу, и от меня ушла любимая, еврейка (на четверть, впрочем; В* говорит, что это много), но это уже детали…

— Красивая?

Я не ответил (я не отвечаю на дурацкие вопросы).

— Они умеют это делать, — продолжил А*. — Еврейки занимаются этим уже пять тысяч лет.

— ?

— Нет, ты молодец, что приехал, — сказал А*.

АСТАФЬЕВ

Mix-Max'ом оказался здоровенный бетонный дом с Николь Кидман во всю стену (вот бы она, думаю, обрадовалась).

Никогда в жизни не видел столько Астафьева. (В нашем доме, помню, всегда было слишком много отца.) И никогда в жизни я не видел столько женщин. В зале были одни женщины. Не может быть, подумал я, чтобы все эти женщины пришли только ради Астафьева, — да нет же, они пришли ради себя (и ради меня), ради жизни на земле.

— Ты погуляй тут, — сказал А*. И ушел. По делам, полагаю.

Гуляю, улыбаюсь, на выставку смотрю, но больше на женщин. И они на меня. (Всегда пользовался повышенным вниманием женщин. Только вниманием. Женщины любопытны. И я, естественно, как всякий чудной предмет, вызываю у них любопытство. Но в руки брать боятся.)

Вернулся А*, немного встревоженный.

— Ты хочешь на научную конференцию? — спросил он.

— Не очень, — ответил я.

— Я тоже. Следовательно, нужно выпить.

— Что, прямо с утра? — спрашиваю.

А* говорит: