Сентиментальные прогулки по Москве

Очень сложно теперь, спустя века, восстановить истину. Мы пытаемся собрать ее по крупицам, хотя каждое неосторожное слово, каждый неверно истолкованный поступок, могут напрочь изменить подлинную картину ...

Вот что пишет об этом периоде в жизни Пушкиных в своем дневнике Д.Фикельмон: «...все мы видели, как росла и усиливалась эта гибельная гроза! То ли тщеславие госпожи Пушкиной было польщено и возбуждено, то ли Дантес действительно тронул и смутил ее сердце – как бы то ни было, она не могла больше отвергать или останавливать проявления этой необузданной любви. Вскоре Дантес, забывая всякую деликатность благоразумного человека, вопреки всем светским приличиям, обнаружил на глазах всего общества проявления восхищения, совершенно недопустимые по отношению к замужней женщине. Казалось при этом, что она бледнеет и трепещет под его взглядами, но было очевидно, что она совершенно потеряла способность обуздывать этого человека, и он был решителен в намерении довести ее до крайности... Наконец на одном балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами и намеками, что все ужаснулись, а решение Пушкина было с тех пор принято окончательно...»

Другие современники утверждают, что Дантес и злил, и смешил Натали своими ухаживаниями, букетами, записками, она отмахивалась от его назойливых комплиментов, от слез сестры Екатерины, которая, будучи серьезно влюбленной в молодого офицера и пока еще не выйдя за него, бросала ей упреки ревности. Она пыталась предостеречь гордую Коко (домашнее имя Екатерины Николаевны) от опрометчивого шага, но не смогла, не осмелилась настоять на своем. По воспоминаниям Констанции, гувернантки детей Наталии Николаевны, она (Н. Н. Пушкина) «была поражена тем, что и после женитьбы барон Д’Антес не оставил своих ухаживаний за нею и только, чтобы положить всему этому конец, приняла решение о единственном с ним свидании на квартире своей подруги Идалии Полетики, жены полкового командира барона Д’Антеса».

Идалия присутствовала при этом. Свидание для «влюбленного» француза – покорителя сердец – кончилось ничем: Наталия Николаевна гневно оборвала его пылкие признания и покинула квартиру подруги. Она надеялась, что никто не узнает об этом ее ложном шаге, за который она заплатила «счастьем и покоем всей своей жизни» (ее собственные слова). Но то ли подруга не сохранила тайны, то ли сам Дантес решил превратить поражение в победу... Пушкин узнал обо всем.

Отголоски его откровенного разговора с женой есть в преддуэльном письме к барону Геккерну: «Моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызвала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном... Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и еще того менее – чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец!» (Пушкин – Геккерну 26 января 1837 года.)

Пушкин не верит в виновность жены – ведь она сама всегда рассказывала ему о каждом разговоре с Дантесом, ничего не утаивая. Пушкин не может верить в виновность жены! Но он не может сидеть, сложа руки, когда имя ее на устах всего петербургского света. Когда честь – и его, и ее – может быть запятнана людской молвой...

Ждать больше невозможно. Второй вызов Дантеса на дуэль неизбежен!

27 января 1837 года состоялась дуэль, на которой Пушкин получил смертельную рану...

29 января в 2 часа 45 минут пополудни последовала смерть великого поэта. Ему было тридцать семь лет. Всего тридцать семь....

* * *

Первыми словами смертельно раненного на дуэли Пушкина, когда его внесли в дом, были слова, обращенные к жене: «Будь спокойна, ты ни в чем не виновата!» Потом для нее перемешались день и ночь, она приходила в себя после обмороков и рыданий, шла в кабинет мужа, падала на колени перед его постелью и снова беззвучно плакала. Приезжали доктора, и тогда она пыталась утешить себя хотя бы малой надеждой. Но ее не было... Она понимала, что не было, хотя доктора молчали. Графиня Д. Фикельмон писала тогда: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло горестное и глубокое отчаянье...»

При Наталии Николаевне безотлучно находились: княгиня Вера Федоровна Вяземская, графиня Юлия Павловна Строганова, княгиня Екатерина Николаевна Карамзина-Мещерская, сестра Александрина и тетушка, Екатерина Ивановна Загряжская.