Сентрал-парк

Мы устроились в кабинете под самой крышей, где работало два вентилятора. Целый час два офицера из отдела Фуко бомбардировали меня сведениями о подозреваемом. Это был некий Брахим Рахмани, известный под прозвищем «Торговец пушками» или «Подрывник». Отдел по борьбе с терроризмом уже давно взял его на заметку. Его подозревали в том, что это он снабдил взрывчаткой группу, которая устроила взрыв в автобусе на улице Сен-Лазар. Во время обыска у него нашли си-четыре,[20] бруски пластита, телефоны, переделанные в детонаторы, а кроме того еще и целый арсенал: всевозможное оружие, арматуру, бронежилеты. Три дня предварительного заключения подходили к концу, а парень так и не сказал ни слова следователю. Его жесткий диск и электронная почта за последний месяц не давали достаточных данных, чтобы подтвердить его участие, хотя бы косвенное, в теракте.

Дело было, конечно, увлекательное, но очень сложное. Из-за жары мне было трудно сосредоточиться. Коллеги говорили быстро, упоминали множество подробностей, и мне было трудно все это запомнить. В обычных условиях у меня идеальная память, но сейчас я очень боялась что-то забыть и взяла блокнот, чтобы все записать.

Наконец они закончили и проводили меня до коридора этажом ниже, где находилась следственная часть. Фуко, Таландье, все начальство уже столпилось у зеркального стекла, желая посмотреть, как я поведу дело. Теперь и мне захотелось себя показать.

Я толкнула дверь и вошла в кабинет.

Жара там стояла адская, на пределе допустимого. Прикованный к стулу Рахмани сидел за маленьким деревянным столиком, похожим на школьную парту. Сидел, опустив голову, пот лил с него градом. Он едва заметил мое появление.

Я закатала рукава рубашки и вытерла пот, выступивший у меня на лбу. Я захватила с собой пластиковую бутылку с водой, чтобы наладить контакт с допрашиваемым. И вдруг вместо того, чтобы протянуть бутылку ему, я открыла ее и сама выпила добрую часть воды.

Поначалу от воды мне стало гораздо лучше, но потом я почувствовала, что земля уплывает у меня из-под ног. Я прикрыла глаза, но голова вдруг так закружилась, что я была вынуждена прислониться к стене, чтобы хоть немного прийти в себя.

А когда открыла, полностью потеряла ориентацию. В голове белая страница, полная пустота. И жуткий страх: сейчас меня отправят неизвестно куда.

Я почувствовала, что ноги меня не держат, и опустилась на стул напротив сидящего, но перед этим спросила:

— Кто вы такой? И что я здесь делаю?

Я вспоминаю все…

Прошлая неделя

Вторник 8 октября 2013

Париж, шесть часов. Вечер ясного осеннего дня.

Солнце, готовое опуститься за горизонт, зажигает Париж алым пламенем, отражается в окнах домов, в водах реки, в ветровых стеклах автомобилей, потоком течет по улицам. Волна света слепит и уносит все, что встречает на пути.

Неподалеку от парка Андре Ситроен, опасаясь пробок, я сворачиваю на бетонную полосу, что ведет к стеклянному пароходу, который стоит возле Сены. Фасад госпиталя Пьера и Марии Кюри похож на нос футуристического пакетбота, сделавшего неожиданную остановку в южной части 15-го округа, причалившего на перекрестке. В его окнах отражается иудино дерево и боярышник, которыми по обеим сторонам засажена эспланада.

Стоянка для автомобилей. Бетонный лабиринт. Раздвижные ворота открываются, впуская в просторный внутренний дворик. Множество лифтов. Приемная.

Я иду на консультацию к профессору Эваристу Клузо, директору национального Института памяти. Институт занимает весь последний этаж.

Клузо один из ведущих специалистов Франции по болезни Альцгеймера. Я встречалась с ним три года назад, когда моя группа занималась расследованием смерти его брата-близнеца, Жана Батиста, возглавлявшего сердечно-сосудистое отделение той же больницы. Братья питали друг к другу такую ненависть, что, узнав, что у него рак поджелудочной железы, Жан Батист решил покончить с собой, но таким образом, чтобы его смерть походила на убийство и все улики указывали бы на брата. Тогда это дело произвело немало шума. Эвариста тотчас же посадили в тюрьму, но мы в конце концов докопались до правды. Выйдя на свободу, он сказал Сеймуру, что мы вытащили его из ада, и он будет благодарен нам до конца дней. И это не были пустые слова. Когда я позвонила ему неделю назад и попросила о встрече, он сразу же назначил мне день, уделив время в своем плотном графике.

После отключки на допросе террориста я сразу пришла в себя, и с памятью у меня тоже все было в порядке. Отключка длилась минуты три, не больше, но свидетелями ее оказалось начальство. Таландье тут же отправила меня в отпуск, а потом не хотела допускать к работе без заключения врача. Мне пришлось снова пройти медосмотр и побывать на консультации у психиатра. Врачи прописали мне длительный отпуск для лечения. Меня это мало устраивало.