Сепаратисты (СИ)

Глава 5. Макс Геллер. Образованный снайпер. 2695 г.

Макс машинально присел, собираясь вновь натянуть хромовые сапоги и усмехнулся. Обувку требуется беречь и надевать исключительно для походов молельный дом или по праздникам. Еще зимой. В остальное время можно походить и босым. Это не экономия — практичность. Зря про горцев анекдоты рассказывают, подчеркивая скупость. Если требуются для гостя или родича, с себя последнее снимет, страдать и не вздумает. Просто магазинного здесь почти и нет. Беречь надо и показывать не часто.

Как моментально вспомнились старые привычки, стоило показаться знакомым горам. Поднявшись на перевал, видишь внизу знакомые с детства места и коричневые горы, упирающиеся в небо. Там ко многому относятся совсем иначе, чем в долинах. Ага! И это выскочило. Там внизу. Будто здесь живут не в таком же ущелье, просто выше в горах.

Ну да сегодня он при полном параде. Вычищенная форма, две медали и орден — есть на что поглазеть соседям. Пройтись по улице после длительного отсутствия и не попасть на язык — такого не бывает. Дома стоят достаточно далеко друг от друга и взбираются на склоны холма, так что не пропустят внимательные наблюдатели никого. Почти как в театре расположение, чтобы не закрывать возможность поглазеть соседям.

Конечно, гораздо лучше приехать с форсом на собственной 'линейке' с горячим рысаком, демонстративно держась с независимым и скучающим видом, но он не собирался впустую из себя изображать очередного пускающего в глаза пыль. Деньги у него имелись, однако глупо раскидываться ими не собирался.

Уже возле первых домов, заметив знакомый водопой, он свернул направо и двинулся вверх по широкой тропе. Когда-то здесь бил родник, со временем обложили камнями. Говорят в старину было положено приходя из дальних странствий непременно обливаться здешней водой, смывая с себя случайно прихваченную чуждость. Но сейчас ему не до этого. Не по сыновьи не навестить. Остальное подождет, мать огорчать нельзя.

Как и деревня, кладбище было старинным и давно расползлось с первоначального маленького участка по здешним холмам, благо почва глинистая и никто не претендовал что-либо сажать. Зимой оно заносилось глубоким снегом, так что обнаружить без точного знания могилу практически невозможно. Да и в другое время не слишком выделялись. Все зарастало травой, чуть ли не в рост человека.

Горные Кланы не считали нужным особо выделять места захоронения и памятники не ставили. Каждый приходя клал камень в кучу у изголовья и всегда заметно кого вспоминают чаще, а к кому не наведываются. Да и не принято без причины захаживать на погост. Все знают: не стоит лишний раз тревожить покой мертвых. Здесь нашло последнее место не одно поколение Геллеров. Со времен восстания Ангуса они здесь хозяйничают и тут ложатся в каменистую землю.

Макс убрал с могилы желтые осеньи листья и принесенный ветром мусор. Встал на колени и долго молился. Услышат его печаль на Небесах или нет, не волновало. Он это делал не по обязанности, а от души. Поднялся и, отряхнув брюки, присел на маленькую скамеечку, с одобрением вспомнив дядьку Либана.

Тяжелый человек. Вечно молчит, смотрит исподлобья и вид угрюмый. Жесткий, упрямый и справедливый, готовый пойти против всех в принципиальном вопросе. Если уж примется веско говорить, не отмахивайся, на пользу. Зря не скажет. Недаром его вся округа уважала и внимательно выслушивала мнение. Уж до работы жадный как никто. Больной в поле выйдет и не остановится, пока необходимее не закончит. И не из скупости или страха перед будущим — не умеет жить по-другому.

Вот и здесь Макс не просил, а сделано все в лучшем виде. И оградку выложил, и каменную плиту под столик для угощения приволок, и место для удобного сиденья приготовил. А деньги — мусор. Не из благодарности за переводы Либан старался.

Тогда Макс долго бродил у дома на морозе не понимая как жить дальше. Единственный близкий человек умер и совсем не старая была мать. Сам не знал, о чем думал и ведь нашел его дядька и привел к себе. Так ничего и не сумел сказать, язык у него будто гвоздем прибит к челюсти, зато действовал. И Макс это запомнил. Как и что произошло два дня спустя.

Он достал из мешка хлеб, кусок сыра и бутылку казенки. Плеснул на могилу ровно половину, положил еду и сказав: 'За тебя, мама', глотнул из горлышка, закусив горбушкой. Особо поведать нового ничего не имелось, он и так постоянно мысленно с ней обсуждал свои дела и ни с кем подобными вещами не делился, предпочитая помалкивать. Тревожить лишний раз мертвых заботами не считалось правильным. Ну да плевать ему на общество и его правила.