И Миша, опустив голову, ничего не видя пошел со двора. Глаза заволокли слезы. Он осознавал всю гадостность своего поступка. Но почему так поступил? Не смог бы объяснить, тем более что-либо изменить. Миша шел не разбирая дороги. Шел, куда глаза глядят. Очнулся, когда подошел к городскому рынку. Но что-то странное творилось вокруг. Вдруг раздался ужасный вой, который становился все громче и громче. Люди как муравьи прыснули врассыпную. Но Миша, еще находясь под впечатлением своего горя, просто оцепенел. И тут он увидел, прямо на него, низко, низко над дорогой, ревя турбинами, несется военный самолет. Схватив рогатку и зажмурив от страха глаза, выстрелил. Миша, не мог, не слышал звука выстрела ПЗРК. К тому же его кто-то в этот момент схватил и поволок в сторону. Но когда открыл глаза, то увидел, уже довольно далеко от себя, как в воздухе кувыркается и разваливается на части горящий самолет.
Перед ним стоял гроза местных хулиганов – участковый дядя Гриша.
Сделал грозное лицо, он спросил.
–Шо ты накоив?
Мишу прорвало, состроив гримасу, «як середа на пъятныцю», он громко зарыдал.
Но к своему удивлению, подбежавшие люди, сначала громко рассмеялись, затем стали громко хвалить Мишу за смелость и отвагу. Несколько дней назад бомбили стекольный завод, горожане уже познакомились с бомбежкой. Очень ее боялись. Им было стыдно за свой страх. Им было стыдно и за ту инстинктивную радость, которую испытали, когда самолет был сбит. И что бы как-то ее скрыть, они излили ее на отважного мальчишку. В этот день дядя Гриша по своему обыкновению не забрал рогатку. Лично, проводил Мишку домой, попросил маму не ругать и напоследок назвал его «сеппаратюгой». Просьба дяди Гриши возымела действие, мама действительно его не ругала. Она сразу схватила ремень.
Вечером участковый с помощью своей старой афганской медали «За отвагу» сделал слепок на асбестовой шпаклевке. Позже, расплавил резаком ложку, залил алюминий в форму. Затем вырезав из жести пятиугольную колодку, припаял к ней булавку и обтянул георгиевской лентой. Медаль получилась – загляденье. На следующее утро дядя Гриша в торжественной обстановке, в присутствии местных бабушек, Маши и Паши вручил Мишке медаль. Миша был в восторге, но только в душе. Вчера мама достойно оценила его героический порыв, пятая точка снова горела. Чуть позже Миша подошел к Маше и попросил прощения за свой поступок, пообещав, что никогда, никогда больше не будет ни по кому стрелять. Напоследок он даже предложил Маше поносить свою медаль. Маша по достоинству оценила Мишин поступок, благодарно сверкнув на него своими изумрудными глазами. Она, как обезьянка, стала цеплять медаль то справа, то слева, примеряя к своему платью.
Случилось то, чего и боялся, приют эвакуировали, а о карантине забыли. Все руководство из города бежало, все под разными предлогами, кто на больничный, кто в отпуск. Медицина не была исключением. Средства на питание перестали выделять вообще. В ход пошли деньги, которые я собирал на обучение дочери. Медсестра Нина Ивановна, готовя еду, ежедневно изобретала, пытаясь уложиться в скромный бюджет. На удивление, еда стала разнообразнее, вкуснее, чем у штатных больничных поваров (которые, кстати, тоже исчезли). И не столько из-за кулинарного искусства, сколько из-за того, что не крали. Работы прибавилось. Вместо моих постоянных клиентов, которых обеспокоенные родители вывезли из города, ежедневно везли детей из окрестных сел. Признаться, меня война на тот момент вообще не беспокоила. Я не знал, что делать с детьми. Первой проблемой было отсутствие памперсов. Т.е. не памперсов, а денег на их приобретение. Митя, несмотря на свои полтора года, совершенно не знал, что такое горшок. Медленно и терпеливо, с помощью поощрений, в течении целой недели мне все же удалось приучить его. Теперь каждый раз, перед самым приемом пищи, Митя радостно тащил тяжелый «совдеповский» горшок. Затем торжественно усаживался, при этом все присутствующие должны были восторгаться умом и чистоплотностью малыша. Пока остальные дети принимали пищу, Митя усердно дулся, сияя улыбкой на всю свою рожицу. В один из дней появилась мама «поросят». Радости малышей не было предела. Признаться, я тоже был несказанно рад. Но чувство настороженности меня не покидало. Что– то было не так.