Септимий Север. Африканец на Палатине

Когда церемониал завершился, Север великодушно пригласил каледонских вождей и сопровождавших их жён погостить в его резиденции в Эбораке. В приёме гостей приняла участие и августа. В разговоре с супругой одного из вождей Юлия Домна шутливо прошлась по местным нравам, указав на уж больно свободные отношения британских женщин с мужчинами. Каледонская дама не смутилась и немедленно дала императрице ответ: «Мы гораздо лучше выполняем требования природы, нежели вы, римские женщины, ибо мы открыто вступаем в связь с наилучшими мужами, тогда как вы позволяете тайно соблазнять себя самым худшим».³³

Север тем временем, вернувшись в Эборак, сразу же послал префекта претория к старшему сыну, дабы Антонин без промедления предстал пред очи отца. Дальнейшее подробно живописует Дион Кассий: «Тогда, вызвав сына, а также Папиниана и Кастора, он приказал положить меч так, чтобы его легко можно было взять, и упрекнул юношу за то, что тот вообще дерзнул на подобное, но в особенности за то, что тот готов был совершить столь ужасное преступление на виду у всех, как союзников, так и врагов, и в заключение сказал: «Если ты действительно хочешь меня зарезать, убей меня здесь. Ведь ты полон сил, тогда как я стар и немощен. Если же ты не отрекаешься от этого деяния, но не решаешься поразить меня собственной рукой, то рядом с тобой стоит префект Папиниан, которому ты можешь приказать меня умертвить: ведь он исполнит любой твой приказ так, словно ты и есть император». Сказав так, он тем не менее не причинил Антонину никакого зла, хотя сам не раз осуждал Марка за то, что тот тайно не устранил Коммода, и сам же не раз грозился так поступить со своим сыном. Однако подобные угрозы он всегда произносил в припадке гнева, тогда же он проявил большую любовь к своему отпрыску, нежели к государству; впрочем, поступая таким образом, он предавал другого своего сына, так как прекрасно понимал то, что произойдет в дальнейшем».³⁴Думается, Дион Кассий прав: Север, конечно же, знал цену своему старшему сыну! Пример Марка Аврелия здесь неудачен. Коммод в свои девятнадцать лет не проявил и близко столько дурных наклонностей, как Каракалла и Гета. Поэтому «философ на коне» вполне мог надеяться, что благодаря мудрой опеке достойных советников, каковые составляли окружение молодого наследника, Коммод постепенно усвоит искусство власти. Луцию, увы, надеяться было не на что. Да и как поступить? Римская история знала примеры, когда отцы предавали казни преступных сыновей. Основатель Республики Луций Юний Брут в 509 г. до н. э. обрёк на смерть обоих своих сыновей, изобличённых как участников заговора с целью восстановления в Риме царской власти. Консул Тит Манлий Торкват приказал казнить сына, нарушившего его приказ, запрещавший вступать в бой во время Латинской воны (340–338 гг. до н. э.), пусть тот и одержал победу в поединке с предводителем вражеского отряда. Но ведь в этих случаях были и очевидные преступления против Республики, и неподчинение приказу консула. И то, и другое законно каралось смертью. Каракаллу, конечно, можно было бы и обвинить в покушении на жизнь императора, но ведь оно не состоялось… Возможно, Север попытался в последний раз, поразив сына своим благородством, направить его на путь служения отечеству. Не забудем и о состоянии Луция. Болезнь его усилилась. Всем, а в первую очередь ему самому, был очевиден её исход. Знал он и о вражде братьев. Но мог ли Север предположить, что год лишь спустя после воцарения августов-соправителей старший убьёт младшего, да ещё и в присутствии матери? Отказаться же от утверждения прямого династического правления он уже не мог, поскольку был бы не понят и в семье, да, пожалуй, и в армии…

Следующий 210 год принёс римлянам новую войну на британской земле. Меаты, ближайшие соседи Империи, недовольные всё же заключённым миром, лишившим их равнинных плодородных земель, восстали. Дела на острове уже в который раз принимали для Рима не лучший оборот. Надо было без промедления действовать быстро, энергично и беспощадно. Север собрал войско на сходку и, обратившись к воинам, «приказал им вторгнуться во вражескую страну и убивать всех, кто им попадётся³⁵». Для большей убедительности он процитировал строки Гомера из «Илиалы», в которых предводитель ахеян царь Микен Агамемнон обращается к царю Спарты Минелаю, проявившему неуместное на войне великодушие к троянцу Адрасту:

«Чтоб никто не избег от погибели чёрной

И от нашей руки! Ни младенец, которого матерь

Носит в утробе своей, чтоб и он не избег погибели чёрной!»³⁶