Септум (СИ)

— Хо…сок? — голос Септума звучал сипло и заметно дрожал. — Ты что тут делаешь?

— Тебя жду.

Мне хотелось через всю комнату броситься к нему, обнимать и ругать за то, что заставил меня волноваться. Но… Но выглядел тот вполне здоровым, а это значило, что не приходил он ко мне исключительно по своей воле. И как бы ни радовал тот факт, что с ним всё в порядке, осознание этого всё же больно укололо.

— Просто хотел убедиться, что с тобой всё в хорошо, — я натянуто улыбнулся. — Что ж… Я убедился — так что могу идти.

Комната была проходная, а в здании имелось два выхода, так что вместо того, чтобы идти мимо Септума, я двинулся в обратном направлении.

— И всё? — раздалось встревоженно мне в спину, и я остановился, не поворачиваясь к нему лицом. — Больше ничего не скажешь? Не спросишь?

— А тебе есть что ответить? Уверен, что мне надо это слышать?

— Ты прав. Тебе лучше не слышать.

Он шумно отхлебнул из бутылки.

— Не злоупотребляй алкоголем. Тебе будет плохо.

— Плевать. Хуже, чем есть, уже не будет.

— Я лучше пойду.

— Нет! — выкрикнул поспешно. — Ты не можешь уйти!

— Почему?

— Потому что… я нравлюсь тебе, — прозвучало совсем неуверенно и тихо. — Я же всё ещё нравлюсь тебе? Или… уже нет?

Я сглотнул. Снова сыпать бесполезными признаниями не хотелось.

— Когда любишь, нужно уметь отпускать. Я правда хотел тебя вернуть, полностью зациклившись на этом… Но кажется, это было чересчур эгоистично. Я не могу держать тебя рядом против твоей воли. И неважно в качестве кого. Поэтому…

— Хосок, — откинув бутылку в сторону так, что та звонко разбилась, Септум подбежал ко мне, крепко обхватывая со спины за пояс. — Ты можешь меня простить? Ты ведь простишь меня, правда? Всё ведь может быть, как раньше, если я вернусь? — залепетал, прижавшись щекой к моей шее. — Я хотел вернуться… Правда хотел… Но я так долго не приходил… И боялся, что если заявлюсь теперь, ты будешь злиться и не захочешь меня видеть. Но я так сильно скучал… Мне было тяжело без тебя.

— Почему ты не приходил? — я старался говорить сухо и спокойно, надеясь, что тот не слышит моё бешеное сердцебиение. — Ты мог просто сказать, что взаимности нет и не будет, мы бы остались друзьями. Понимаю, из-за того поцелуя ты мог подумать… — смутился. — Но я бы не стал тебя больше ни к чему насильно склонять, если бы ты ясно дал понять, что шансов у меня. Мы бы правда могли продолжать просто дружить.

— Сначала… я не поверил тебе, — пробормотал. — Как вообще кому-то может нравится такой как я? А после испугался. Испугался, что всё же возьму и поверю и захочу стать ближе… И тогда мне придётся быть ещё более откровенным. А я этого не хотел. Не хотел, чтобы ты заявился в школу разбираться с моими обидчиками. И ещё больше не хотел, чтобы ты узнал, кто я… Ты так негативно отнёсся к сигаретам, что я боялся, что в этом случае, ты точно вконец во мне разочаруешься, — он ненадолго примолк. — Но сейчас мне всё равно! — выдал запальчиво. — Если ты хотя бы разрешишь мне снова приходить… Я готов рассказать всё!

— Я слушаю.

— Я… Я говорил, что не знаю, почему мне так достаётся в школе. Но я солгал, — выдавил хрипло, будто эти слова больно царапали ему горло. — Я прекрасно это знаю. Это всё потому… что я сын убийцы. Мой отец получил пожизненное. А его дело три года назад прогремело на всю страну.

— И что? Ты ведь не несёшь ответственности за поступки отца.

— Ты правда так считаешь? — он рассмеялся мне в плечо, глухо и низко, с нотками безумства и истерики. — Другие говорят иначе. Ведь я его сын, а значит, могу стать таким же. Гены пальцем не раздавишь. Мне постоянно тычут этим. Они всегда ждут, когда же я оступлюсь, когда же скачусь по наклонной, когда же пойду против закона… Если в школе или где-то на моей улице что-то случается, всегда в первую очередь думают на меня. В глазах окружающих я уже потенциальный преступник. И знаешь, что хуже всего? То, что вместо того, чтобы доказывать им обратное, порой мне ужасно сильно хочется подтвердить их слова. Ах, преступник? Хотите, чтоб я им был? Так я им буду! И ножом под рёбра всем, кто посмел так сказать! — голос его звучал пугающе яростно. — И чтобы все руки в крови и стены не отмыть! И чтобы слышать их крики и мольбы о пощаде всю жизнь! Я закончу свою жизнь за решёткой, — он сбавил тон. — Я просто отброс общества, понимаешь? Я не хотел, чтобы ты это знал…

— В тебе просто говорит злость, — положив ладонь на сцепленные на моём животе руки Септума, я стал ласково их поглаживать. — В порыве гнева многие допускают мысль об убийстве, но тех, кто воплощает эту мысль в реальность, единицы. Это вовсе не значит, что ты завтра возьмёшься за нож. Просто тебя довели оскорблениями, и ты зол. И всё. В этом нет ничего страшного.

— Ты не можешь быть уверен… Если даже я не уверен в себе, как ты можешь?

— Люди вправе верить в разные, даже диаметрально противоположные вещи, — освободившись от его рук, обернулся. — Так что ты не можешь запретить мне верить в тебя просто из-за того, что сам не веришь.

— Это… что? — он поражённо уставился на мой нос, а я даже не сразу понял о чём он. — Зачем ты?..