— Ничего, не переживай, — ласково погладил меня по макушке. — Просто продолжишь нести свет в этот мир, как всегда. А то удумал он тут, для себя вдруг жить захотел, — фыркнул. — Совсем ни стыда, ни совести. Для меня лучше старайся. Устройся ещё на подработку и помоги мне накопить на машину.
— Да ну тебя, — повторил уже в третий раз.
От слов друга тревога только увеличивалась, и уже совершенно не хватало никакой силы воли, чтобы её задавить.
***
Был поздний вечер, когда на пороге магазина возник Септум. Заметив достаточно многочисленную очередь, он замер у самого входа, ожидая, когда я всех обслужу. Выглядел тот очень нервным: сжимал руки в кулаки, постукивал носком кеда по полу и всё время смотрел на меня, отчего мне становилось как-то неловко и неуютно. Когда последний покупатель покинул магазин, Септум едва ли не бегом понёсся ко мне, но резко и как-то испуганно остановился буквально в сорока сантиметрах от меня, уже явно вторгнувшись в моё личное пространство. Он стоял так несколько секунд, а потом опустил напряжённый взгляд и хотел уже отступить назад, но я, притянув обратно, прижал его к себе.
— Если хочешь обнять, нужно просто брать и обнимать. Ничего сложного.
Тот облегчённо выдохнул мне в самое ухо и обхватил мои рёбра так крепко, что те едва не хрустнули.
— Снова школа? — поинтересовался я участливо.
Тот молча кивнул.
— Всё будет хорошо, — заверил его, не пускаясь в расспросы. — Ты справишься. Ты со всем обязательно справишься. Школа — это ведь не на всю жизнь. Осталось совсем немного. Всё, что не убивает, делает нас сильнее.
— Если верить этому, я должен уже стать качком, — хмыкнул грустно.
— Вот выдержишь это — и точно станешь самым настоящим качком. Все проблемы и сложности одним ударом будешь сметать!
— Взрослые обычно говорят иначе. Говорят, что всё что у меня сейчас — мелочи. Ведь дальше, во взрослой жизни, всё будет только хуже.
— Ну знаешь, если прислушиваться к таким взрослым, жить вообще не захочется, — фыркнул. — Никакая проблема, волнующая и задевающая тебя, не может быть мелкой. Одни и те же трудности просто могут восприниматься людьми по-разному. Поэтому серьёзность их меряется исключительно чувствами человека. К примеру, двое задолжали доклад по какому-либо предмету в школе. Проблема у них одинаковая. Но один может тревожиться и переживать из-за того, что не успевает или у него попросту не выходит это сделать, а другой махнул на всё рукой, а потом без зазрения совести просто сделал всё хоть бы как. Понимаешь? Люди не имеют права заявлять, что твоя проблема — вовсе не проблема, лишь потому, что для них она таковой не была. И взрослые заморочки вовсе не важнее и не сложнее подростковых и детских. Нельзя обесценивать чужие страдания. Проблемы кажутся несущественными лишь тогда, когда они уже решены и прошло достаточно времени, чтобы воспоминания о страданиях поблекли.
— Хосок, — его голос звучал приглушённо.
— Да?
— Ты стал моим антидепрессантом… — совсем перешёл на шёпот.
— Эй, это звучит почти также по-дурацки, как и фраза про личный сорт героина, — рассмеялся.
— Может быть. Но всё равно, спасибо… И спасибо, что позволил мне стать твоим младшим братом.
— Я думал, тебе это не нравится.
Септум на это ничего не ответил, лишь отстранился сразу, стыдливо отводя взгляд.
Фигура Септума маячила сквозь стеклянные двери магазина, и я беспрестанно косился на него, обслуживая новоприбывших покупателей. Меня никак не покидала мысль о том, что он может исчезнуть из моей жизни также легко и стремительно, как и ворвался в неё. Нужно было уже что-то с этим делать. Потому что терпеть становилось просто невыносимо.
Закончив с последним покупателем, я тоже вышел на улицу. Было уже совсем темно, и в воздухе сеялась мелкая надоедливая изморось, только нагнетая атмосферу и добавляя некого трагизма и без того разрывающим меня чувствам.
— Септум.
— Ты чего? — он обернулся и поспешно спрятал за спину сигарету. — Иди внутрь.
— Ты мне правда так ничего и не скажешь?
— О чём ты? — он направился к урне.
— Можешь продолжать, — разрешил.
— Но ты же… Тебе же не нравится запах…
— Потерплю.
Он, искоса глядя на меня, нерешительно поднёс сигарету к губам.
— Так и не собираешься назвать мне хотя бы своего имени?
Я больше не мог проявлять выдержку. Никак не мог. От самообладания остались лишь считанные крупицы.
— А что в нём такого важного? Тебе ни к чему его знать.
— Вот как? То есть несмотря на то, что я уже достаточно продолжительное время рядом с тобой, я так и не дослужился до того уровня, который зовётся «доверие»?
— Почему ты так говоришь? Ведь я с тобой куда более откровенен, чем с кем-либо и когда-либо в моей жизни.
— Извини конечно за сравнение… — отрывисто произнёс я, из последних сил стараясь не повышать голоса. — Но я чувствую себя грёбаной шлюхой. Потому что ты просто приходишь, когда тебе захочется и уходишь, когда тебе вздумается. А я? Я ведь и при всём желании не смогу с тобой связаться, когда мне вдруг приспичит. По-твоему, это нормально?
— Я могу больше не приходить. Раз уж тебя это так напрягает.