Сепультурум

— Что это? — прошипела сестра-послушница, но Кристо прижал палец к губам, показывая, что они должны сохранять тишину.

Ему снова вспомнились смертоносные лезвия и тот холодный взгляд. Если та машина, которую они повстречали раньше, бродила по городу… Кристо вдруг пожалел, что не задержался поднять с земли какое–нибудь виденное им оружие. Затем он быстро отбросил эту мысль. Против чего–то такого не повоюешь. Их единственный шанс заключался в том, чтобы продолжать прятаться.

Однако это была не машина. Это было нечто иное. Возможно, нечто хуже. Он осознал это со сводящей живот уверенностью человека, которому не уйти от судьбы и который обречен получить положенную ему кару. В этот момент он едва не осел на колени, готовый смириться, наконец–то отступиться.

А потом он закрыл глаза, крепко зажмурившись, и подумал о Карине в минувшие дни; о дочери, перед которой все еще оставался в долгу, и о присевшей рядом с ним девушке, защищать которую он поклялся перед самим собой.

Я хочу это искупить. Собственные слова вернулись, осуждая его.

Они не остановятся. У них нет жалости. Нет совести. Кристо открыл глаза, вновь готовый нести свое бремя.

Найди силы. Будь как они. Не сдавайся, пока она не будет в безопасности. Пока они обе не будут в безопасности. Тогда можешь остановиться. Тогда ты закончишь.

Он встретил испуганный взгляд Селестии, протянул руку и сжал ее маленькую ладонь.

— Надо бежать.

Мертвецы вернулись.

И они приближались.

Глава XI Чума

Барак не любил большинство людей. Он считал их недалекими и склонными разочаровывать, но ему не хватало Верана. При жизни тот вел себя претенциозно, обожал кольца с драгоценными камнями и дорогие наряды. По крайней мере, настолько дорогие, насколько он мог себе позволить, а самоцветы на самом деле представляли собой граненое стекло. Особенно он любил фальшивые изумруды. И все же, это придавало ему ауру. Барак печально улыбнулся воспоминанию, которое вызвали его раздумья.

— Проклятый терменвокс, — пробормотал он и сам удивился, как хрипло звучит голос.

Инструмент остался цел и невредим, чего совсем нельзя было сказать о самом бедолаге Веране. Во время первого нападения он спас Яну, и Барак был навеки благодарен ему за принесенную жертву. Он хотел устроить похороны, однако осталось слишком мало того, что можно было бы предать земле, к тому же, рыская вокруг пристроенного к бару сарая, он сообразил, что у него все равно нет лопаты. Как и в случае с остальными, предстояло обойтись одеялом, в которое он завернул Верана. Пока все они не сгорят.

— Он еще здесь? — спросил тихий твердый голос.

Он кивнул. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы идентифицировать говорящего. Он понял, что она захочет взглянуть на «Мула», стоило ему только о нем упомянуть. Барака беспокоило возможное наказание, но он подозревал, что они уже вышли за все эти рамки.

— Ты правда одна из них? — поинтересовался он.

— Женщина?

Барак усмехнулся, оценив попытку держаться непринужденно.

— Что ж, на один вопрос это уже дает ответ, — произнес он, берясь своими старыми руками за край запыленного брезента. Тот показался пальцам грубым. — По крайней мере, там не лишают чувства юмора.

— О нет, его нам разрешают оставить. Оно помогает перед лицом бездны.

— Так и буду думать, — сказал Барак, вздернув брезент и стягивая его назад. Взметнулось небольшое облако пыли, и он закашлялся, отмахиваясь рукой, чтобы его разогнать. — Давно я уже его не выводил.

— Он нам понадобится. Пешком нам отсюда никак не выбраться.

Цепи и замки все еще находились на месте. Бараку требовались ключи, а те были в баре. Мысль о возвращении туда не доставляла ему удовольствия. Именно поэтому он вышел наружу первым, когда все остальные еще боялись это сделать. Исключая ее, разумеется. И вторую. Он старался не думать о той, что была одета в черное и ухмылялась, словно смерть.

— Запустится? — спросила Моргравия.

Он посмотрел на инквизитора. У него появилось легкое подозрение, что они не одни, и ему вдруг захотелось уйти.

— Ему придется.

Барак удалился, оставив Моргравию наедине с ее мыслями. По крайней мере, ненадолго.

— Ты же знаешь, что я чувствую, когда ты за мной наблюдаешь, — произнесла она и отошла от сарая.

Хел возникла из тени, застыв, словно танцовщица. Ее голова дерганым птичьим движением наклонилась сперва в одну сторону, а затем в другую.

— Ты сердишься на меня, мама?

— Я же просила тебя не называть меня так, — строго сказала Моргравия. — И нет, я не сержусь. Ты спасла мою жизнь. Спасла несколько жизней.

Если это и отразилось на каком–то эмоциональном уровне, Хел никак этого не проявила. Она была хорошо обработана — тупой клинок, отточенный Кровавыми и превращенный в орудие убийства. Моргравия задавалась вопросом, не принимала ли и она в этом участия, передав дитя в руки культа смерти, чтобы его опустошили внутренне и переделали в нечто смертоносное. Она предполагала, что все наверняка так и было.