Сэр Гарольд и король обезьян

В действительности он мог об этом и не беспокоиться: Король летел по спирали, поднимаясь все выше и выше, пока не достиг верхнего края гобелена, закрепленного примерно в пятнадцати футах над полом, что для Ши, в соответствии с его нынешним восприятием реальности, было подобно обозрению окрестностей со склона Монт Рушмора[9]. Он сел рядом с Королем, ощущая себя чем-то вроде изваяния Тедди Рузвельта.

Комната, в которой они находились, была светлая, просторная, с высоким потолком; стены были задрапированы шелком и гобеленами, а пол устлан толстым ковром. Меблировка комнаты была изысканной, но не кричащей: пышная широкая кровать, стол с двумя стульями, комод и сундук. Перед окном сидела женщина и расписывала свиток, причем делала это с величайшим усердием, несмотря на необычно длинные ногти. На ней было дорогое расшитое узорами шелковое платье; черные волосы были аккуратно уложены. Хотя возраст ее превышал сорок лет, но она была еще ослепительно красивой. Несмотря на окружавшую ее роскошь, она не выглядела счастливой, а скорее — безучастной. Движения руки, держащей кисточку, были редкими и замедленными, а рассеянный взгляд ее часто устремлялся за окно.

Снаружи за окном послышался какой-то шорох, и она, мгновенно выпрямившись, с тревогой на лице стала ждать, что будет дальше.

— Мама! — раздался голос принца. — Позвольте мне войти.

— Сын мой! — Она быстро поднялась со стула, сделав одно порывистое движение, явно контрастирующее с семенящим шагом, которым она поспешила, чтобы отодвинуть экран. Ши сразу понял причину: ее ступни были настолько малы, что походили на ступни малого ребенка. Ши, подавив в себе подступившее чувство отвращения при виде этого намеренно совершенного уродства, сосредоточил свое внимание на том, что происходило под ним.

Королева прижимала сына к груди, рыдая в голос, затем вдруг остановилась, как будто вспомнив правила придворного этикета.

— Сын мой, как радостно мне видеть тебя! Ведь прошло уже три года с тех пор, как твой отец запретил нам встречаться! Я слышала рассказы о твоих подвигах, но страстно желала увидеть тебя своими глазами!

— Я тоже, мама. — Принц, кланяясь, опустился на колени. — Но я не могу говорить долго, поскольку пришел к вам тайно.

— Тайно? — Королева бросила тревожный взгляд на экран, отодвинутый от оконного проема, и тут же передвинула его на прежнее место. — Да, конечно же. Тебе это даром не пройдет, если твой отец узнает об этом, так ведь? Ой, как же глупо с твоей стороны подвергать себя такому риску!

— Это необходимо из-за этого самого короля. — Принц решительно посмотрел на нее. — И из-за моего отца.

— Но почему… почему ты говоришь о них, как о двух разных людях? — спросила она дрожащим голосом.

— На этот вопрос ты сама можешь ответить, — сказал принц, глядя на нее в упор. — Сегодня один чародей привел меня к святому, который поведал мне о своем сне, и поэтому я должен задать тебе вопрос… — Он покраснел и отвернулся. — Понимаешь… это очень интимное!

Королева начала понимать, в каком направлении идет беседа. Она выпрямилась, лицо ее стало спокойным.

— Сын мой, если это касается благополучия твоего отца, ты должен задать этот вопрос.

— Я не вправе…

— А чувство долга, или ты забыл о нем? Это же еще и твой король. Спрашивай то, что хотел.

«Ловко придумано, — отметил про себя Ши. — Принц предупредил ее, что хочет спросить о чем-то необычном, но сумел выразить это так, как будто она сама заставила его задать ей этот вопрос».

Он снова преклонил колени и спросил:

— Простите меня, мама, но я должен спросить вас: стал ли мой отец менее горячим в проявлении своей любви к вам за прошедшие три года?

Она пристально посмотрела на сына горестным взглядом, а затем залилась слезами. Принц бросился к ней, протянув для утешительных объятий руки, но она, не обращая на него внимания, прошла своей семенящей походкой к окну и опустилась на стул. Она подавила рыдания и, кивая головой, сказала;

— Все именно так, как ты и предполагаешь, сын мой. Твой отец внезапно очень сильно охладел ко мне и остается таким по сей день. Он находит любые причины, чтобы избегать меня, а когда ему это не удается, обращается со мной подчеркнуто холодно. О нет, он никогда не проявляет жестокости и не выходит из себя, и я могу лишь сожалеть об этом!

— Значит, сон монаха был правдивым, — мрачно промолвил принц. — Простите меня, мама, за то, что опечалил вас. — Он поклонился ей, собираясь уйти, но она с плачем схватила его за рукав.

— Постой! Теперь-то ты можешь рассказать мне сон, о котором поведал тебе монах!

Юноша заколебался.

— Узнав его, вы можете подвергнуть себя опасности…

— Думаю, что это уже случилось! Хочу сказать тебе, сын мой, что я тоже видела сон, прошлой ночью: твой отец явился мне, и он был промокшим с головы до пят. Я плакала, допытываясь у него, что произошло, потому что всего за несколько часов перед тем видела его здоровым и веселым. Отец сказал мне, что премьер-министр, который так внезапно и практически необъяснимо исчез три года назад, собственноручно утопил его в колодце, а затем принял его лицо, тело и… трон!