Сэр Гибби

Ясным погожим днём ближе к концу осени, когда солнце с обманчивой теплотой ярко освещало своими лучами одну из широких, чистых каменных улиц города, по ней длинной вереницей, выстроившись парами, семенила стайка школьниц под предводительством воспитательницы, больше всего напоминавшей гренадёра в юбке. Из–за того, что солнце светило им прямо в глаза, они шагали степеннее чем обычно; у большинства из них были невинные и, для человеческих существ, довольно неинтересные лица. Но среди них было одно, отличавшееся от всех остальных. Его спокойные, правильные черты хранили серьёзное и немного печальное выражение, и любящий взгляд заметил бы, что в глазах девочки живёт какая–то неотвязная и беспокойная мысль, которую ей приходится терпеливо и молча переносить. Казалось, ей всё время чего–то недостаёт для того, чтобы почувствовать себя по–настоящему свободной и счастливой. Другие её подруги жадно смотрели по сторонам в надежде увидеть что–нибудь необычное, что скрасило бы им монотонную скуку ежедневной прогулки, но её глаза смотрели вниз и подымались лишь изредка, в ответ на слова воинственно шагающей воспитательницы, рядом с которой она шла. Это были прелестные карие глаза, доверчивые и кроткие; и хотя их никогда не покидала лёгкая грусть, каждый раз, когда они устремлялись на какого–нибудь человека в ответ на даже самые банальные, ничего не значащие слова, в них проступало тёплое внутреннее сияние. Хотя девочка была моложе многих своих подружек и одета была так же просто, как они (вообще, мне кажется, шотландские матери одевают своих дочерей слишком скромно, и впоследствии из–за этого в юных душах просыпается и растёт непомерная и унизительная любовь к одежде), она не выглядела таким уж ребёнком, а в некоторых отношениях была похожа на молодую женщину даже больше, чем идущая рядом с ней гувернантка.

Вдруг откуда ни возьмись послышался какой–то шум, похожий на шелест голубиных крыльев, стройные ряды смешались, несколько девочек непроизвольно вскрикнули, и никто из них не мог понять, что же происходит. Но немного успокоившись, они увидели, что воспитательница гневно тыкает зонтиком в лицо какого–то странного мальчика, сияющего солнечной улыбкой и совершенно не обращающего никакого внимания на сердитые возгласы набросившейся на него женщины. Этот необычный с виду парнишка схватил замеченную нами девочку за руку, затянутую в изящную перчатку, положил ей на плечо свою руку, которую по светским меркам вряд ли можно было назвать рукой джентльмена, и теперь стоял, с нескрываемым восторгом смотря ей в лицо.

— А ну–ка отойдите! Что за неслыханная дерзость! — возмущённо завопила миссис Кимбл.

Она неистово тыкала его в грудь тем же самым зонтиком, который оказался не в силах стереть с его лица радостную улыбку. Какой неотёсанный грубиян! Наверное, умалишённый или что–то вроде того! В замешательстве первого испуга и всеобщего смятения мисс Кимбл не заметила, что её воспитанница и не думает вырываться. Девочка стояла неподвижно и всматривалась в сияющее мальчишеское лицо; щёки её порозовели, глаза наполнились слезами, и, по всей видимости, она совершенно забыла о том, что ей следует вырвать у него свою руку и высвободить плечо из–под его ласковой ладони. В следующее мгновение к ним быстро, но с достоинством приблизилась знакомая фигура. Это был священник их собственного прихода, преподобный Клемент Склейтер. С красным от спешки и досады лицом, на котором ясно читался упрёк, он взял мальчика за плечи и попытался оторвать его от жертвы, на которую тот кинулся с таким ликованием.

— Помните, это не горные пастбища, а респектабельная городская улица, — несколько глуповато произнёс он.

Мальчик повернул к нему голову, так и не отходя от девочки, и на лице его отразилось недоумение. И тут заговорила она сама.

— Мы с Гибби старые друзья, — сказала Джиневра и, потянувшись вверх, положила свою свободную руку ему на плечо, как будто пытаясь защитить его.

Гибби нисколько в этом не нуждался, потому что всем своим видом излучал молодую силу и грацию, но в ней слишком живо всколыхнулось воспоминание о прошлом ужасе. Увидев Джиневру, Гибби со всех ног кинулся к ней, оставив своего спутника на другой стороне улицы. На бегу с него свалилась шапочка (мистер Склейтер настоял на том, чтобы Гибби непременно её надел), но он даже не заметил этого. Его волосы вздыбились во все стороны, и солнце освещало их, как золотой ореол, точно так же, как в самый первый раз, когда он появился возле торфяного болота, встав над головой Джиневры, точно ангел. И хотя миссис Кимбл и остальные девочки видели в нём только «безумного дикаря» в нескладной мешковатой одежде, сшитой сельским портным по последней деревенской моде, для Джиневры он оставался всё тем же чудесным ангелом–спасителем. Непредубеждённому глазу он показался бы, скорее, корабельным юнгой, сошедшим на берег, нежели мальчиком–пастухом, спустившимся с гор.