Сэр Гибби

Женщина прошла за ней в дом, уселась на предложенное ей место возле огня и молча съела поданные ей лепёшки, запивая их молоком. Поев, она, по — видимому, немного успокоилась, хотя её чёрные глаза горели отвращением и даже некоторым презрением, когда она взирала на эту скромную пищу: любому самому вкусному молоку она охотно предпочла бы стакан виски. По другую сторону очага сидела Джанет, неторопливо и спокойно работая спицами. Она ничего не говорила, но её серые глаза то и дело дружелюбно поглядывали на незнакомку. Весь вид этой растрёпанной женщины напоминал Джанет о заблудшей овце, и уже одно это всегда вызывало в ней сострадание и участие. «Наверное, она одна из тех, кого пришёл взыскать Господь», — сказала она себе, но благоразумно решила не проявлять пока открытого интереса, ибо знала, что овца, отбившаяся от стада, быстро становится дикой, подозрительной, и её гораздо легче напугать, чем овцу, мирно пасущуюся среди своих собратьев.

С первыми лучами рассвета мужчины отправились на поиски Гибби, прекрасно понимая, что до Глашгара сейчас вряд ли доберёшься. Они вернулись около девяти часов и развели руками: подобраться к горе и впрямь не получилось. Один из них не совладал с течением, вода подхватила его, унесла в какую — то яму, и он еле выбрался живым. Однако все они были согласны в одном: если вода и дальше будет прибывать с такой же скоростью, немышу будет гораздо безопаснее оставаться в любой из глашгарских пещер, чем в лучшей из спален хозяйского дома.

Всё утро Роберт продолжал сновать между амбаром и кухней, снедаемый беспокойством за приёмного сына, дарованного ему на старости лет. Но вскоре в амбаре тоже начала подниматься вода, и ему пришлось ограничить свои хождения — молитвы расстоянием между дверью и стулом, на котором сидела Джанет. Она энергично вязала и не переставая молилась, но лицо её оставалось спокойным несмотря на то, что вокруг дома бешено кипели несущиеся к морю потоки, свирепо свистел ветер, а в хлеву нервно мычал и блеял перепуганный скот.

«Господи, — говорило её большое, доверчивое сердце, — если мой дорогой мальчик тонет сейчас в ледяной воде или умирает от холода на уступе скалы, держи его за руку! Не покидай его, Господи. Пусть он ничего не боится!»

Так называемым вопросам жизни и смерти Джанет придавала сравнительно небольшое значение, но чужие страдания и страх принимала близко к сердцу. Она молилась не столько за избавление Гибби от смерти, сколько за то, чтобы рядом с ним неотлучно находился Тот, Кто сидит у смертного ложа каждой малой птицы. Она продолжала ждать и надеяться и отказывалась беспокоиться. Нет, она не была для Гибби кровной матерью, но любила его сильнее, чем любая мать, которая так дрожит за своего ребёнка, что в подобной ситуации сходит с ума от горя. Всё дело в том, что Джанет любила не только глубоко, но и высоко. Она любила так высоко и пылко, потому что Господь жизни, отдавший нам Своего Сына, был для неё неизмеримо дороже, чем ребёнок — для его собственной матери.

Ещё она знала, что Он не покинет её Гибби, что Его присутствие — больше и лучше самой жизни. Разве так ведёт себя обыкновенная мать? Разве это по — человечески? Но Джанет верила в то Сердце, которое является источником всего человеческого. Если это Сердце и вправду существует, то нет ничего более человеческого, более естественного, чем такая вот смелость и спокойствие, и именно их должна жаждать и алкать любая ищущая Бога душа. Только достигнув такой спокойной смелости или, по крайней мере, надеясь её обрести, мы сможем увидеть, что жизнь наша — это бесценный и высокий дар. Кто понимает, пусть учится понимать ещё лучше. Пусть он не сводит Благо с вершин совершенства, пусть не пытается оправдать свою вялость и духовную лень, пусть не говорит, что в поисках Бога человек может зайти слишком далеко и продать слишком много своего ради того, чтобы купить поле с зарытым в нём сокровищем. Либо Христа Божия и вовсе нет на свете, либо всё, что у нас есть, принадлежит Ему.

Наконец Роберт перестал ходить туда — сюда. Он сел на стул, закрыл лицо руками и с четверть часа сидел неподвижно. Джанет поднялась, тихо подошла к нему и прошептала:

— Роберт, милый, неужели ты думаешь, что Гибби сейчас хуже, чем ученикам во время бури на Галилейском озере, когда Сам Господь пришёл к ним по воде? Роберт, родной мой, неужели Господу придётся упрекать тебя в маловерии? Неужели Ему придётся упрекать тебя в том, что ты усомнился? Не унывай, родной. Ведь Господь не хочет, чтобы дети Его боялись и страшились.

— Ты права, Джанет, во всём права, — ответил Роберт и поднялся.

Она прошла за ним в узенький коридор.

— Ты куда? — спросила она.

— Сам не знаю, — ответил он. — Хочется уйти куда — нибудь, побыть одному. И зачем мы с Глашгара ушли? Там места много. Или по полю бы побродить, по бороздам. Но от поля — то ничего не осталось — вишь, только стога пока торчат, не плавают. Мне бы походить, с Господом поговорить, только вот одежда не моя, мочить не хочется.