Сэр Найджел

В самом начале второй схватки англичане понесли большую потерю, удручившую их. Бамбро, отдыхая, поднял забрало, как и все остальные, но дух его был столь обременен заботами, что опустил он его небрежно, оставив щель шириной в дюйм. Едва две шеренги снова сошлись, бретонский оруженосец, левша Ален де Каране, заметил это и тотчас ткнул в щель коротким копьем. С криком боли английский вождь упал на колени, но затем все-таки встал, хотя от слабости не мог поднять щит. Воспользовавшись его беспомощностью, бретонский рыцарь Жоффруа Дюбуа Сильный нанес ему такой удар топором, что сокрушил нагрудник вместе с грудью под ним. Бамбро упал мертвый, и несколько минут вокруг его трупа кипел яростный бой.

Затем англичане угрюмо отступили, унося тело Бамбро, а бретонцы, тяжело дыша, отошли на свою сторону луга. В тот же миг трое пленных подобрали валявшееся на траве оружие и побежали к своим.

— Нет! — крикнул Ноллес, подняв забрало и следуя за ними. — Вы нарушили обычай! Вы сдались, когда мы могли бы убить вас, и, клянусь Пречистой, я назову вас всех трех бесчестными, если вы не вернетесь назад.

— Не говори так, Роберт Ноллес, — ответил Ив Шеруэль. — Ни разу еще бесчестие не коснулось моего имени. Но я счел бы себя faineant[27], если бы не вернулся сражаться бок о бок с моими товарищами, когда случай дал мне на то законное право.

— Клянусь святым Кадоком, он говорит правду! — прохрипел Бомануар, выходя вперед. — Тебе ли не знать, Роберт, что по закону войны и рыцарскому обычаю пленники обретают свободу, если тот, кому они сдались, падет на поле боя.

Ответить на это было нечего, и Ноллес совсем без сил вернулся к своим товарищам.

— Жаль, что мы их пощадили, — сказал он. — Один удар лишил нас нашего вождя, а им добавил троих.

— Коли еще кто-нибудь из них сложит оружие, приказываю убить его, — произнес в ответ Крокар, чей погнутый меч и забрызганные кровью доспехи доказывали, сколь яростно рубился он сам. — И не падайте духом, товарищи, из-за того, что мы потеряли своего вождя. Мало пользы принес ему мерлиновский стих. Клянусь тремя германскими императорами, я сумею научить вас кое-чему получше прорицаний старухи. Слушайте! Сомкнем плечи, а щиты будем держать так близко, чтобы никто не мог прорваться между ними. Тогда мы будем знать, что у нас сбоку, и сможем глядеть только перед собой. А если кто-нибудь ослабеет, товарищи справа и слева его поддержат. Теперь же все вместе вперед во имя Божье, ибо победа еще останется за нами, коли мы будем биться, как подобает мужчинам.

Англичане двинулись вперед сомкнутой шеренгой, а бретонцы побежали навстречу к ним в прежнем беспорядке. Самым быстрым оказался оруженосец Жоффруа Пуляр в шлеме в форме петушиной головы с высоким гребнем и длинным клювом с двумя дырочками для дыхания. Он наставил меч на Калверли, но Белфорд поднял палицу и нанес ему страшный удар слева. Пуляр зашатался, отпрянул в сторону и начал кружить, как человек, повредившийся в уме, а из его медного клюва падали капли крови. Он кружил и кружил под хохот и кукареканье толпы, пока не споткнулся и не упал ничком мертвый. Но сражающиеся ничего этого не видели, ибо отчаянный натиск бретонцев возобновлялся снова и снова, а английская шеренга упорно двигалась вперед.

Некоторое время казалось, что разделить ее невозможно, но щербатый Бомануар был не только рубакой, но и хорошим военачальником. Пока его истомленные, истекающие кровью, задыхающиеся товарищи наседали на шеренгу спереди, сам он, Рагенель, Тинтиньяк, Ален де Каране и Дюбуа обошли ее стороной и с яростью набросились на англичан сзади. Началась общая свалка, длившаяся до тех пор, пока герольды не заметили, что бойцы остановились, задыхаясь, не в силах нанести хотя бы один удар. Они тогда подъехали к ним и объявили еще одно перемирие.

Но за те несколько минут, пока на них нападали с обеих сторон, англичане понесли тяжелые потери. Под мечом Бомануара пал англо-бретонец д'Арден, хотя прежде успел нанести ему глубокую рану в плечо. Булава карлика Рагенеля и мечи его товарищей сразили сэра Томаса Уолтона, ирландца Ричарда, одного из оруженосцев и дюжего крестьянина Юлбите. Около двадцати бойцов с той и с другой стороны еще держались на ногах, но все были измучены до предела — задыхались, пошатывались, почти не в силах поднять оружие.

Странное это было зрелище: спотыкаясь, они брели на заплетающихся ногах, как пьяные, а если приподнимали руки, чешуйки под мышками и налокотники отливали красным, точно рыбьи жабры. Вот так, еле-еле шли они, дабы упрямо возобновить бесконечное свое состязание, а на зеленой траве оставались влажные омерзительные, следы.

Бомануар, ослабевший от потери крови, вдруг остановился и еле выговорил пересохшими губами:

— У меня темнеет в глазах, товарищи. Мне надо напиться.

— Испей собственной крови, Бомануар! — посоветовал Дюбуа, и все они засмеялись хриплым страшным смехом.