Сэр Найджел

Одежда незнакомца была столь же примечательной, как и его облик: пышный лиловый дублет и плащ с гербом, напоминавшим клин, воротник из дорогого кружева на плечах, в мягких складках которого переливалось червонное золото тяжелой цепи. Рыцарский пояс и позвякивавшие на мягких сапогах из оленьей кожи золотые рыцарские шпоры указывали на его ранг, а на запястье левой руки в кожаной перчатке чинно сидел в клобучке маленький сокол — сам по себе уже свидетельство высокого положения его хозяина. Оружия при нем не было никакого, но за спиной на черной шелковой ленте висела лютня, и ее коричневый гриф торчал над его плечом. Вот какой человек, незаурядный, насмешливый, властный, обладавший какой-то особой внушительностью, смерил взглядом противостоящие группы людей с мечами и разъяренных монахов, заставив все головы повернуться к себе.

— Excusez! — сказал он, пришептывая, по-французски. — Excusez, mes amies![7] Я думал, что отвлеку вас от молитв или праведных размышлений, но никогда еще мне не приходилось видеть под монастырской крышей благочестивых занятий подобного рода, с мечами взамен молитвенников и лучниками взамен послушников. Боюсь, мое появление не ко времени, но я приехал с поручением от того, кто не терпит промедлений.

Аббат да и ключарь тоже успели несколько опомниться и сообразить, что зашли куда дальше, чем намеревались, и что избежать невероятного скандала, сохранив достоинство и доброе имя Уэверли, им будет не так-то просто. А потому, вопреки снисходительной, если не сказать дерзкой, манере держаться, они обрадовались появлению незнакомца и его вмешательству.

— Я аббат Уэверли, сын мой, — сказал прелат. — Если данное тебе поручение касается дел общих, так зала капитула самое подходящее место, дабы сообщить о нем. Если же нет, я приму тебя в своей келье, ибо вижу, что ты высокородный рыцарь и не стал бы без достойного повода нарушать отправление нашего правосудия, тем более в деле, которое, как ты изволил верно заметить, тяжко для мирных служителей божьих вроде нас, смиренно следующих заветам святого Бернарда.

— Pardieu[8], отче аббат! — сказал незнакомец. — Достаточно взглянуть на тебя и твою братию, чтобы увидеть, как мало вам по вкусу это дело. И быть может, оно станет еще меньше вам по вкусу, когда я скажу, что посмею предложить этому, видимо благородному, юноше в окне мою помощь, если эти лучники будут и дальше ему докучать.

От такого прямолинейного предупреждения улыбка аббата исчезла, и брови его насупились.

— Благородный сэр, если ты и вправду явился сюда с поручением, тебе больше подобало бы изложить его, нежели подстрекать виновного восстать против справедливого приговора суда.

Незнакомец обвел залу насмешливо-вопросительным взглядом:

— Поручение мое не к тебе, отче аббат. А к тому, кто мне неизвестен. Я побывал у него в доме, и меня послали сюда. Зовут его Найджел Лоринг.

— Значит, оно ко мне, благородный сэр.

— Я так и подумал. Я знавал твоего отца, Юстеса Лоринга, и, хотя из него можно было бы выкроить двоих таких, как ты, все же печать его ясно видна на твоем лице.

— Тебе неизвестна суть дела, — вмешался аббат. — Если ты законопослушный человек, то не станешь вмешиваться, ибо сей молодой человек тяжко оскорбил закон, и все верные подданные короля обязаны оказать нам поддержку.

— И вы притащили его сюда, чтобы учинить над ним суд! — воскликнул незнакомец с веселым смешком. — Грачи задумали судить сокола! Видно, судить оказалось легче, чем карать. Позволь сказать тебе, отче аббат, что ты рубишь дерево не по себе. Когда тебе и подобным тебе дали власть судить, то для того лишь, чтобы ты мог унять драчливого слугу или наказать пьяного дровосека, а совсем не затем, чтобы ты хватал того, в чьих жилах течет лучшая кровь Англии, и натравливал на него своих лучников, если он не согласился с твоим приговором.

Аббат не привык выслушивать под крышей своего аббатства столь суровые упреки, произнесенные столь надменно, да еще в присутствии настороживших уши монахов.

— Быть может, тебе придется узнать, что суд аббатства обладает неведомой тебе властью, сэр рыцарь, — сказал он. — Да и рыцарь ли ты? Слишком уж неучтивы твои речи. Прежде чем мы продолжим разговор, могу ли я узнать твое имя и звание?

Незнакомец рассмеялся.

— Да вы и вправду мирные служители Божьи! — произнес он высокомерно. — Во Франции или в Шотландии не нашлось бы воина, который, увидев этот знак на моем щите или знамени (тут он прикоснулся к эмблеме на своем плаще), не узнал бы червленую башню Чандоса.

Чандос! Джон Чандос! Украшение английского воинства, зерцало странствующих рыцарей, герой полсотни сражений и стычек, муж, известный и почитаемый повсюду в Европе! Найджел уставился на него, словно ему явилось небесное видение. Лучники в смущении попятились, а монахи, наоборот, придвинулись поближе, пожирая глазами героя французских кампаний. Аббат сменил тон, а его сердитое лицо расплылось в улыбке.