Сэр Невпопад и Золотой Город

— Неужели? — спросила она. — А откуда ты знаешь?

— А откуда ты знаешь, что не вызовет? — ответил я вопросом на вопрос.

Кейт открыла рот, словно собираясь ответить, но потом снова закрыла его и просто сидела и выжидающе глядела на меня.

— Не надо со мной спорить, потому что я знаю! — сказал я, обращаясь к ней, но подразумевая всех, кто находился в зале. — Ты же не думаешь, что я мог добиться всего, что у меня есть, — богатств, величия, — если бы боги не были на моей стороне? И потому, что они ко мне благосклонны, я имею некоторое… представление, если хочешь, о том, что понравится богам, как внизу, так и наверху.

— Да, это разумно, мироначальник, — задумчиво почесывая шею под подбородком, высказался Кабаний Клык. — Хотя я никогда не слышал, чтобы вы такое говорили.

Я выпрямился. Мне совсем не нравилось, как ощущает себя правая нога. Кроме того, в груди, там, где помещался алмаз, чувствовалось легкое жжение. Не болезненное, а словно живительное, словно в меня вливалась новая энергия. Мне казалось, что я буквально излучаю обаяние. Я не просто собирался выступить с объяснениями. Я делился с народом словами божественной мудрости. Короче говоря, я сам начал верить в то, что придумал.

— Уж не думаешь ли ты, Кабаний Клык, — начал я уверенно, надменно и даже слегка угрожающе, — что я должен так или иначе делиться с тобой каждой своей мыслью?

— Нет, мироначальник! — тут же ответил он.

Я бросил взгляд на остальных моих сподвижников, а они в ответ поспешно опустили головы. Краем глаза я заметил, что только леди Кейт не присоединилась к ним. Она просто наблюдала за мной, словно ястреб.

Однако, удовлетворенный подчинением Кабаньего Клыка, я гневно указал на пленников. Я старался не встречаться взглядом с Шейри, которая продолжала глядеть на меня с прежней ненавистью.

— Сейчас, — продолжал я, — время праздника. Это время не годится для того, чтобы проливать кровь, даже кровь этих. — Я вложил в последнее слово побольше презрения. — Всем присутствующим здесь зрелище смерти этих предателей доставит немало радости, но лучше отложить такое удовольствие до завтра, а не то кровь, пролитая во время праздника, падет на всех нас проклятием.

Присутствовавшие дружно ахнули от ужаса и вздрогнули, когда воздух расколол оглушительный крик. Оказалось, это кричал Мордант, обвившийся вокруг светильника под потолком. Он испустил второй крик, словно для того, чтобы подчеркнуть мои слова, да еще покачал вверх-вниз головой. Конечно, это было движение безмозглого животного, но на тех, кто видел, оно произвело изрядное впечатление.

— Так что доверьтесь мне, друзья, — заявил я. — Я приговорил пленников к смерти. Они умрут. Но это будет завтра, а ночь они проведут в узилище, слушая, как мы тут веселимся, и зная, что утекает песок их достойного жалости сущ… сусч… сущн… бытия! Жалкого бытия!

Как вы можете догадаться, снова раздались восторженные крики. Мужчины стучали кулаками по столу, топали ногами с таким воодушевлением, что я побоялся, как бы не рухнули стены. Рабы затолкали Шейри обратно в клетку, захлопнули дверь, заперли ее и выкатили повозку из зала. За все это время Шейри ни на миг не оторвала от меня взгляда. Мне казалось, что в воздухе проскакивают искры от ее ненависти.

О боги, что ей от меня надо?

И я понял: мне придется ее спросить.

Прошло немало времени, прежде чем я вернулся наконец в спальню. Леди Кейт сопровождала меня, но была какая-то недовольная. Еще со мной был хролик, он, как всегда, устроился у меня на руке. Кейт, хоть и ощущала неловкость, все же отважно завела разговор:

— Самое сильное впечатление произвел Мордант. Особенно то, как он подтвердил твои слова.

Внутренний голос напомнил, что Мордант понимает каждое слово, но я не мог знать этого наверняка.

— Почему это? — спросил я.

— Ну как же, мироначальник… хролики — очень необычные существа. Говорят, что им известна воля богов. Когда такой зверь становится привязан к человеку, как Мордант привязался к тебе, это не может не оказать влияния на твоих подданных. А когда ты говоришь о воле богов, а Мордант присоединяется, ну… — И она пожала плечами, словно досказывая этим жестом все, что было необходимо. Наверное, так оно и было. Я не мог не заметить, что Кейт обратилась ко мне «мироначальник», а не «любовь моя». Я не знал, что это означает, но подозревал, что ничего хорошего. Как только за нами закрылась дверь в спальню, Кейт повернулась ко мне; ее поведение совершенно переменилось — она стала более настойчивой и откровенно нетерпимой. Сложив на груди руки, она спросила:

— Почему?

— Что почему? Почему я отложил казнь?

Она не кивнула. Ей незачем было кивать. Мы оба знали, что это так.

— Ты же слышала, что я сказал.

— Слышала, — ответила она. — Просто… Невпопад, по-моему, это неправда.

Я сбросил с плеча накидку и повернулся к Кейт.

— Ты хочешь сказать, — холодно заговорил я, — что я солгал? Что я некоторым образом был нечестен?