Сэр

– Н-ну нет, ярким он не был. Но интересный человек. Он был русский русский – я думаю, не еврей. Кожевников, по-моему, не может быть еврейским именем. Это довольно мещанское имя, да. Он был… он учился… Я вам сейчас скажу, главное, что он сделал, это то, что есть книга о Гегеле. Которая имела много учеников, много последователей. Которую он произнес как лекции, в Париже.

Его история простая: он родился в России, и почему-то они уехали в Германию – вероятно, от большевиков. И там он учился истории искусств, и потом он там не остался. Потом он… С чего начать, с него или с меня?

– С вас.

– С меня, хорошо. Я читал эту самую книгу о Гегеле, довольно – полумарксистскую. Левую книгу о Гегеле, забавную, умную, интересную, немножко не совсем, так сказать, солидную, но он имел много воображения. Понимал, о чем писал. Есть, был во

Франции такой человек, которого знала моя жена, он был глава

Французского Банка Национального. Потом он сделался послом, в

Германии. Еврей. Не помню, еврейское имя. И он невероятно уважал, восторгался этим человеком. Он сказал мне: “Вы должны с ним встретиться. Вы же говорите по-русски, он тоже говорит, ему будет интересно и вам будет интересно”. Он устроил свидание.

Когда я поехал в Париж, я к нему зашел.

– В каком году?

– Этого не помню.

– Ну – так…

– Н-ну, я думаю, вероятно, в пятидесятых. Зашел, очень хорошо, мы разговаривали обо всем. Он оказался забавным человеком, который сказал, что – “вы знаете, я объясню вам, вы хотите знать, почему Советский Союз, почему Сталин. Я за Сталина”. Я спросил: “А почему вы за Сталина?” – “Потому что русские – невозможный народ, они ленивые, они ничего сделать не могут. Их оставить в покое – значит, все рушится. Единственный метод сделать из России что-то новое и настоящее – это раздавить все.

Сделать из этого гипс. Сделать глину. Из этого потом можно что-то делать. Поэтому Сталин был абсолютно прав: он обвиняет людей в преступлении, которое они не сделали. Если бы были просто строгие законы, если б был закон стоять на голове полчаса в двенадцать часов, люди бы стояли. Тогда бы они выжили. Но нужно так устроить, чтоб все боялись, все боялись всего, чтобы была полная деморализация. Тогда можно выстроить”. Это была его теория.

– Что и говорить, забавно.

– Забавно. Потом он сказал: “Вы знаете, я об этом писал

Сталину”. Как ни странно, ответа он не получил. Он думал, что он

Гегель, а Сталин Наполеон. По-моему, он об этом писал этому человеку в Кубе, как его зовут?

– Кастро.

– Кастро тоже, да.

– Тоже не ответил.

– Тоже не ответил. “Ну, Кастро – это комическая фигура. О нем не стоит говорить”,- он мне сказал. Потом он сказал… Я сказал ему: “Вы знаете, мы мало знаем о греческих софистах. Были довольно интересные люди. Мы только знаем о софистах Греции то, что рассказывают их враги – как, например, Платон и Аристотель.

От них почти ничего не осталось. Один, может быть, один пергамент остался. Вы знаете, это как если бы мы знали о философии Бертрана Рассела только то, что о ней пишет советский историк философии”. Он сказал: “О нет. Если бы было только это, можно было бы думать, что Рассел важный философ”.

(Я засмеялся, Берлин, довольный, продолжал:)

– Он был против этого абсолютно, против позитивизма – позитивистской философии, всего этого. Он был чудак и знал, что он чудак.

– Он был вашего возраста?

– Вероятно, да. Да. Сперва он жил в Германии. “Я вам расскажу, что со мной случилось. Я читал Маркса, и – это было очень интересно для меня. Потом мне сказали, что за Марксом стоит

Гегель. Я прочел Гегеля тоже. А потом мы выехали из Германии, во

Францию, в тридцать третьем году”. Вероятно, он был коммунист – если не еврей, тогда зачем ему было покидать Германию? И там он прочел лекции, даже не знаю где. Я говорю: “Ваша книга…” -

“Моя книга? Какая книга?” – “Ваша знаменитая книга”.- “Никаких книг не писал. Если люди хотят мои лекции, м-м, просто брать какие-то, записывать то, что я говорю,- это их дело. Книгу эту написал человек, который написал “Zazi dans le metro”, “Зази в

Метро”. Был такой автор, забыл его имя.

– Я знаю книгу, Раймон Кено.

– Вот этот человек был один из людей там на лекциях. (Изображая естественность, гладкость и неотвратимость именно такого способа возникновения книги, Берлин начал похлопывать ладонью одной руки по другой.) Блестящие лекции, он все записал, другие записали, вышла книга. “Но я ее не читал”. Он, конечно, немножко кокетничал всем этим.

– Он был семейный человек?

– Не знаю. Была жена, по-моему. Но он никогда не был, никогда не имел философской кафедры, или другого какого-то академического средства заработка – он был чиновник финансовых дел Франции.

Очень важный. Я ему тогда сказал… Его очень уважали французские банкиры и все эти люди. Я ему сказал: “Почему Де

Голль отказал Англии вступить в европейское дело?” Он сказал:

“Вы знаете, теза – это, в общем, Германия, антитеза – это

Франция, нужно подождать до синтеза. Пока Англия не может вступить в это”.

– Теза – Германия?