Серафим и его братва

Да уж, слова Большого Патрона и хор мальчиков растрогали Эммануэль. Торжествуя очередную безнаказанную победу, напевая под нос слова гимна: "Кто на свете всех чернее, всех упрямей и гнилее? Ля-ля-ля-лю-лю-лю!..", возвращалась преступница во дворец. На ее темных губах играла демоническая улыбка. Однако, как это часто бывает, словив кайф в минуты триумфа, уголовники быстро теряют бдительность и из легендарных победителей превращаются в обыкновенных жертв криминального произвола. Подкатив к дому, Эммануэль вышла из лимузина и отправилась искать по своим безграничным залам Антуана.

- Антуа-ан! - ласково звала она. - Где ты, моя птичка? Где ты, моя клубничка?.. Иди скорей сюда, я тя поцелую.

Но дворец ответил хозяйке гробовым молчанием.

- Чё за херня? - не поняла Эммануэль. - Где Антуан? Где тя вечно черти носят?!

Она посмотрела в вестибюле, в Первой и Второй гостиных, но никого не нашла. Самым подозрительным было то, что на месте не оказалось ни одного лакея. Эммануэль выругалась и заглянула в Зеркальную галерею.

И вот, как только она туда сунулась, в Зеркальной галерее мгновенно вспыхнул ослепительный свет. От неожиданности Эммануэль зажмурилась, ведь она не выносила ничего светлого. Когда же ее глаза привыкли к нечеловеческой иллюминации (шутка ли, двести лампочек плюс сотня зеркал!), она поняла, что влипла в засаду, коварство которой не шло ни в какое сравнение с удовольствием, полученным ею на пиршестве в "Каннибале".

В центре галереи, в кресле времен императрицы Екатерины, положив ноги на накрытый стол, сидел, хихикал и тащился вдупель обнаглевший… Василий Исидорович Бляха!

По меньшей мере дюжина вооруженных бандитов перекрывали входы и выходы из Зеркальной галереи.

Но все это были лишь цветочки по сравнению с ягодкой, приготовленной Лысым на обеденном столе: черная скатерть, двухметровое блюдо из китайского фарфора шестнадцатого века и на нем чудовищная клубничка: обнаженный Антуан, декоративно посыпанный листьями салата, петрушкой, укропом и сельдереем. Обрамляли отрока помидоры и огурцы, оливки и зеленый горошек, лук, чеснок и красный перец - натюрморт безумный и великолепный, - будучи работником общепита, Эммануэль не могла не оценить тщательность и изобретательность его составителя. Если бы главным действующим персонажем картины был не Антуан, а какой-нибудь другой мальчуган, она, скорее всего, только похвалила бы художественный вкус Лысого. Но Антуан!..

- О чёрт… - прошептала Эммануэль.

- Дьявольски аппетитно, - похвалил сам себя Бляха.

- Да уж…

- И, по-моему, чертовски вкусно.

- А ты пробовал, что ль? - бледнея, спросила Эммануэль.

- Нет - тебя жду… Может, стаканчик молочного коктейля? - Предложил Лысый. - Че-то ты как-то… сама не своя. Как не дома.

Кто-то услужливо поднес хозяйке белый стакан, но она отказалась.

- Давненько я к тебе не заглядывал! - Лысый самодовольно щерился. - Как твои гнилые делишки, мать?

- Твоими проклятиями, батюшка. Как твои?

- Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

- Тьфу-тьфу-тьфу, - закивала Эммануэль и посмотрела на аппетитного Антуана. - Лысый, черт бы тебя побрал, ну чё ты с ним сделал? Ну на хера так выстебываться?

- Нравится? - Авторитет добродушно хихикал. - Может, возьмешь меня к себе поваром? Хи-хи-хи-хи-хи…

Эммануэль пристально вгляделась в бестыжие глаза уголовника и твердо ответила:

- Нет уж, батюшка, хрен те узлом, у меня и так поваров до вони, конкуренция выше крыши.

- Ну нет так нет, - развел руки бандит. - Я не напрашиваюсь.

- Сделай милость, объясни, че здесь произошло. Чё-то я ни фига не врубаюсь, - попросила Эммануэль, кивнув на сервированный стол. - Чё с Антуаном? Чё за дела?

- Спит засранец, - ответил Лысый.

- Бздишь же, - не поверила Эммануэль. - Ты чё, жарил его, что ль? Чё он такой офигевший? А? Антуа-ан! - Она похлопала мальчишку по щекам. - Вставай, клубничка моя, не фиг мне мазуриком прикидываться.

Но мальчик и пальцем не пошевелил.

- Да спит он, говорю! - уверил Лысый и перекрестился: - Вот те крест.

- Ну ладно… - Эммануэль отошла от тарелки. - Спит так спит. А те-то чё тут надо? Че припёрся?

- Ща объясню, - пообещал Бляха, сделав серьёзное лицо. - Присядь, мать, базар у нас будет долгий.

- Ты, что ль, его усыпил? - спросила Эммануэль, присаживаясь на краешек единственного стула (отказаться было невозможно: более десятка вооруженных отморозков Лысого следили за каждым движением хозяйки дврорца).

- Я, - ответил Лысый.

- На хрена?

- Пурга пошла, что ты записалась в авантюристки, мать. Мол, корешишься со всякой сранью. Вот я и забеспокоился: может, чернушка двинулась, может, ей любовник надоел? - Бляха потрепал ухо и перевел взгляд на эксцентричный натюрморт.

Эммануэль поняла, что базар пошел конкретный.

- Когда это я со сранью корешилась? - лицемерно парировала она. - Чё-то не припомню.

- А придется припомнить, - сказал Лысый.

- И кто тебе только баки заливает? - пожала плечами Эммануэль, решив до конца держаться тактики глупой коровы. - Нельзя же всему верить, Лысый! К тебе прям любое фуфло липнет, как муха на г… - Она едва не проговорилась.