Серапионовы братья. 1921: альманах

«Всякую тенденциозность „Серапионовы братья“ отвергают в принципе как литературную „зелень“, только не в похвальном, а в ироническом смысле. Искусству нужна идеология художественная, а не тенденциозная, подобно тому, как государственной власти нужна агитация открытая, а не замаскированная плохой литературой»[40].

Их критик С. Городецкий требовал побольше идеологической сознательности, открытого проявления своих позиций, на что Лев Лунц в статье «Почему мы „Серапионовы братья“» (1922) ответил, что у членов группы нет единой идеологии. Отстаивая право на писательскую свободу, он утверждал: «Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать»[41].

Альманах «1921» отрицает заявления «Серапионов» об их нейтральности по отношению к жгучим вопросам времени. Вспоминаются слова Горького после прочтения рукописей альманаха: «Если посмотреть поверхностно: контрреволюционный сборник. Но это хорошо. Это очень хорошо». Хорошо было не только наличие среди молодых писателей крупных талантов, но и их готовность и смелость правдиво писать о современной жизни.

Шкловский разделил «Серапионов» на «бытовиков» и «сюжетников», на традиционалистов и «западников», на реалистов и обновителей[42]. Разговорную речь с провинциальными словами и выражениями встречаем у Иванова и Никитина. Зощенко уже в своих ранних рассказах выработал своеобразную сказовую манеру повествования. У Никитина повествовательная композиция прерывается лирическими отступлениями и вставными эпизодами. Зильбер (Каверин) сделал ставку на композиционный эксперимент, отказываясь от бытового реализма и популярного орнаментализма. В его «Одиннадцатой аксиоме» две сюжетные линии, отличающися друг от друга по времени, месту и типам героев, идут параллельно, пока в конце не сливаются. Среди «Серапионов» именно Каверин больше всех работал «под Гофмана» с тяготением к мистике и странностям.

Федин являлся представителем традиционного реализма. В его рассказе «Савел Семеныч» интерес сосредоточивается на личности героя-палача, в характере которого религиозность и чувство красоты природы смешиваются с холодной жестокостью. Рассказ читается как протест против смертной казни — смелый жест в 1921 году. Для героев Всеволода Иванова повседневной жизни не достаточно, они мечтают о чудесах. Полушутливый тон Зощенко не скрывает его понимание трагизма «маленьких людей» — будь они священниками или мещанами. Рассказы Слонимского иллюстрируют растерянность интеллигенции в ситуации, когда исторический процесс сделал ее лишней. Юмористическое повествование рассказа «Рваные люди» кончается трагично — положением, где уже нет правильного выбора, а только неминуемая смерть.

Самый сенсационный текст альманаха — рассказ Лунца «Бунт». Он никогда прежде не издавался, и о его существовании вообще нигде не упоминается. Красный террор возглавляет сомневающийся председатель Совдепа Петр Аляпышев. Революционные события в рассказе приобретают значение восстания против Бога. Анархически настроенная толпа бунтует против советской власти, но поражение большевиков может только привести к новой волне террора. В повести Никитина «Рвотный форт» господствует сильное пораженческое настроение. В эпических стихотворениях Познера и Радищева (Н. Чуковского) — голод, страх и анархия. У Познера смерть ждет не только комиссара, не показавшего требуемой жестокости, но и дезертира, уставшего от бесконечных войн. Осталось только желание выжить, для морали уже нет места.

Пьеса Лунца «Вне закона» была гвоздем будущего альманаха. Действие перенесено в Испанию, но аллегорические намеки ясны. Это понимали в Советской России, где постановка пьесы была запрещена как «политический памфлет на диктатуру пролетариата в России»[43]. Комические элементы и приключенческие повороты постепенно переходят в тонкий анализ вопроса власти. Революция, обещавшая свободу всем, превращается в диктатуру, основанную на терроре. По диалектике революционный процесс ведет к надежде на контрреволюцию и на помощь извне.

Когда книга «Серапионовы братья. Альманах первый» вышла в Петрограде в 1922 году, реакция была отчасти смущенной. «В общем, от „Серапионовых братьев“ ожидалось больше», — написал критик журнала «Жизнь искусства»[44]. Альманах слабее их самих, констатировал А. Воронский в «Красной нови»[45]. Уровень предполагавшегося первым альманаха «1921», несомненно, выше. Произведения более оригинальны, художественны и общественно-радикальны. Если бы альманах вышел в Гельсингфорсе в 1921 году, он, без всяких сомнений, сразу поставил бы «Серапионовых братьев» во главе литературного процесса того времени.