– Что с тобой, дружище? Ты на себя непохож!
– Да ничего, кроме того, – смеясь сказал Северин, – что он до сих пор влюблен по уши в девицу, от которой мы уже отреклись, чему он, вероятно, не верит и ревнует к ней теперь без всякой причины нас обоих, воображая какие-нибудь невероятные чудеса в наших романах. Меня, впрочем, ревновать нечего, так как со мной обошлись сквернейшим образом.
– И со мной не лучше, – подхватил Марцелл. – Я могу тебе поклясться, любезный Александр, что вспыхнувшая во мне тогда искорка погасла совсем и уж больше не загорится. Поэтому ты можешь утешиться и любить, сколько душе угодно.
– Я повторю то же самое, – сказал Марцелл.
Александр расцвел, засмеялся и сказал:
– Ваш приговор относительно меня недурен, но, к сожалению, ошибочен; выслушайте меня. Я не стану лгать, что воспоминание о том счастливом дне и прелестном создании было у меня постоянно перед глазами в такой очаровательной живости, что я, казалось, каждую минуту слышал ласковый голос и готов был схватить протянутую мне нежную, белую ручку. Казалось, ее одну только и мог я любить со всей силой пылающей страсти и, только обладая ею, мог чувствовать себя счастливым. Но – если бы что-либо подобное повторилось теперь, это было бы великим для меня несчастьем!
– Как так? Почему? – воскликнули Марцелл и Северин.
– Потому, – отвечал уныло Александр, – что вот уже год, как я женат!
– Ты женат? Уже целый год! – воскликнули, всплеснув руками, друзья и весело захохотали. – Кто же твоя половина? Что она, хороша, богата, бедна, молода, стара? Как… где… каким образом?
– Ах, пожалуйста, – запротестовал Александр, ударив левой рукой по столу и взяв правой кофейную ложку, при этом друзья заметили на его мизинце, возле хризопрастового перстня, золотое венчальное кольцо, – пожалуйста, оставьте покамест расспросы при себе и сделайте мне великое удовольствие, рассказав сначала собственные ваши приключения по поводу встречи с этой особой.
– Эге, любезный друг, – сказал Марцелл, – да не попал ли ты со своей женитьбой впросак? Уж не прельстился ли ты и впрямь перезревшим фруктом Вальтера?
– Если ты только меня любишь, – возразил Александр, – то прошу тебя еще раз, не приставай ко мне с расспросами и начинай прямо рассказ о своем романе.
– Вот вам и привидение! – с грустью сказал Северин. – Свое хозяйство, состоящее из горшков, кастрюль и тарелок, он дополнил женой, которую вдобавок взял, очертя голову, и теперь сидит с раскаяньем и преступной любовью в сердце! Удивляюсь еще, как он может казаться таким спокойным! А как отнеслась к твоей женитьбе покойная тетушка с ее желудочными каплями?
– Она очень была мной довольна, – серьезно ответил Александр. – Но, однако, если вы хотите не испортить мне день нашего свидания и заставить меня уйти, то прекратите расспросы и начинайте же ваш рассказ.
Поведение Александра казалось друзьям очень странным, но они поняли, что не следовало растравлять и дальше его глубокой раны, и потому Марцелл приступил к обещанному роману.
– Исходный пункт тот, что два года тому назад нам всем троим вскружила голову хорошенькая девушка и что мы, как три влюбленных дурака, стали обманывать друг друга, не будучи никоим образом в состоянии отделаться от этого безумия. День и ночь преследовал меня милый образ, куда бы я ни пошел. В канцелярии министра, в кабинете президента, везде мысли мои были до того заняты этим полным любви взглядом, что я путался в словах, говоря заученные служебные речи, и многие из близких с сочувствием спрашивали, не начал ли я снова страдать от моей раны на голове. Увидеть ее вновь стало моей единственной целью, моим единственным стремлением.
Я, как почтальон, бегал с утра до вечера по улицам, вглядывался во всякое окно, из которого высовывалась хорошенькая головка, и все, все напрасно. Каждый день после обеда отправлялся я непременно в Тиргартен, в известный нам павильон.
– Я тоже! Я тоже! – воскликнули Северин и Александр.
– Я вас видел, но тщательно избегал встречи.
– И мы делали то же самое, – подхватили друзья, а затем воскликнули в один голос: – О, ослы мы, какие же мы ослы!