Сербское воображаемое

Книга Живковича — это путешествие по закоулкам сербского бессознательного, преследующее одну цель: описать неназываемое и рассказать о скрытом. Центральной фигурой для него в этой одиссее оказывается Милошевич — коммунистический аппаратчик, присвоивший себе повестку радикальных сербских националистов и ставший символом всех противоречий расколотых войной страны и народа. Что же удалось Живковичу найти в сербской душе?

Приоткрытое общество и его враги

«Время цыган». Режиссер Эмир Кустурица, 1988

Фото: Forum Sarajevo; Ljubavny Film; P.L.B. Film

Живкович отталкивается от того, что в сербском сознании всегда остро стоял вопрос самого простого и в то же время самого важного определения: Сербия — Европа или нет? Сербия, постоянно находившаяся в пограничье между двумя империями — Османской и Габсбургской, сражавшаяся с ними и завоевываемая ими, рождалась в этой неопределенной серой зоне. Кофе по-венски или кофе по-турецки — в этом простом вопросе выражается одна из ключевых дилемм сербского самосознания. В Вене пьют кофе с молоком, в Турции — черным и крепким. Кажется, что двум этим мирам не сойтись никак.

Но Живкович считает, что выбирать приходится не из двух вариантов. Среди сербских мыслителей находились и такие, кто стремился оторваться от выбора между Европой и Азией, предлагая третий путь — признать свое географическое положение балканского народа. Но что такое Балканы? «Дыра Европы», как говорили одни, граница между «азиатским деспотизмом» и «европейским просвещением», как иронически замечал Жижек, или «Европейская Турция», как называли эти земли в Европе до XIX века? Ответа нет — или, точнее, верны все ответы сразу.

Живкович замечает, что сербы впитали в себя черты не только европейцев или турок, но и других народов — прежде всего балканских цыган. «Мы цыгане, проклятые судьбой» — так пела Azra, самая популярная югославская группа 1980-х годов. «Мы — сербы — взяли что-то и у западноевропейцев, и у цыган»,— вторит ей встреченный Живковичем в поезде банковский клерк, серб по национальности. Да и для внешнего мира очевидна эта параллель — неслучайно до начала югославских войн два самых известных сербских фильма были посвящены цыганам: «Скупщики перьев» Александра Петровича (1967) и «Время цыган» Эмира Кустурицы (1988).

Сербия, через которую веками прокатывались войны и революции, разделенная и постоянно ищущая себя, предстает в глазах сербов страной, открытой — или почти открытой — разным влияниям. Это и не Европа, но и не Азия, это не Восточная Европа, но и не совсем Россия. Сербы — и «щит европейского христианства на Балканах», и «славяне с цыганской душой»; они не немцы, но они и не турки. Здесь нет определенности — и сама эта ситуация заставляет сербов задаваться вопросами о своем предназначении.

Могилы и война

Самый простой способ определиться с национальной идентичностью, к которому прибегают чаще всего,— обращение к великому прошлому. На Видовдан 1989 года, пока Милошевич выступал на Косовом поле, сербский поэт Матия Бечкович (поэты были самыми яркими провозвестниками сербского национализма) выступил с речью, вошедшей в историю под названием «Косово — это самое дорогое сербское слово». В ней он, в частности, говорил:

«Шесть веков назад на земном шаре не произошло ничего более значительного, чем Косовская битва. И сегодня, по прошествии 600 дней святого Вита, нет ничего судьбоноснее для сербского народа, чем битва, которая происходит в Косово и за Косово. Исход Косовской битвы, как предыдущей, так и нынешней, до сих пор неизвестен. <…> Битва за Косово никогда не заканчивалась. Сербский народ ведет только одну битву — расширяет косовский погребальный двор, прибавляет плач за плачем, присоединяет новомучеников к косовским мученикам».

Могилы и кости предков — важный образ для сербского сознания, замечает Живкович. Послевоенные сербские религиозные деятели и поэты регулярно проводили прямую символическую линию — от сербов, павших в битве на Косовом поле, до сербов, замученных в хорватском концлагере Ядовно во время Второй мировой войны. Они причисляли их к одному воинству небесной Сербии и поднимали важный вопрос — о захоронении сербов. Сербский антрополог и социолог Иван Чолович, анализируя значение могил для сербского самосознания, замечал:

«Места пролитой крови — поля сражений, погребальные ямы, братские могилы, кладбища — имеют исключительную символическую ценность. Они являются зародышами национального возрождения, предполагающего предшествующие жертвоприношения и смерть, а также корнями, связывающими людей с землей предков. Таким образом, могилы являются настоящими естественными границами Сербии».