Ложась спать, Инна делилась с мамой обидой. Этот мысленный диалог всегда успокаивал, но тем вечером, чем больше она разговаривала с фотографией смеющейся девушки, тем обиднее ей становилось:
— Мамочка, зачем ты погибла? Если бы ты была жива, всё было совсем по-другому.
— Не плачь, всё будет хорошо. Ты сможешь в этом году поступить в институт.
— А если не поступлю? Я, правда, не очень способная. Вот Алина, та с ходу всё понимает, быстро соображает. А я тугодумка.
— Глупости! Никакая ты не тугодумка, просто не веришь в себя. Тебе что доктор Мишкин вчера сказал? Из тебя получится хороший врач.
— Мишкин просто очень добрый. А что мне теперь делать?
— Верить в себя. А почему сердечко сердоликовое не носишь? Оно счастливое.
— Я про него забыла. Завтра надену.
— Надень, и всё наладится.
ГЛАВА 8
Та зима промчалось удивительно быстро — работа у Инны, учёба у Алины, подготовка в вуз — и сёстры с удивлением обнаружили, что уже наступила весна. Для Инны сигналом смены времен года стала мартовская досрочная сдача ЕГЭ, а для Алины — знакомство с Костиком. Костик был похож на ангела — худощавый, белокурый, с огромными серыми глазами. У ангела были нежные губы и сильные тонкие пальцы. Он учился в консерватории на композиторском факультете, играл Алине на рояле красивые мелодии, а потом ласкал её так, что Алине думалось: Костик хотя и похож на ангела, на самом деле дьявол искуситель. Но, несмотря на все таланты Костика за роялем и в постели, роман этот продлился недолго. Летом Алина блестяще сдала экзамены и легко поступила в университет на романо-германское отделение. Ощутив себя студенткой, ей захотелось изменений — она купила трессы и покрасилась в радикально чёрный цвет — Слава сказал, что дочь стала похожа на женщину Востока, а Лидия только умилилась: «Какая же, доченька, ты красивая!». Но на этом преображения не закончились, изменений внешности Алине было недостаточно: хотелось измениться полностью, хотелось любви, настоящей, чтобы весь мир клином сошёлся на любимом человеке, чтобы горло сжималось в спазме, а по спине бежали мурашки. От Костика горло не сжималось.
— Мне во всей этой истории только рояль импонирует, — признавалась Алина сестре. — Играл бы на пианино, так бы не впечатляло. А тут — огромная комната, практически зал, и рояль! Элегантно, хоть кино снимай.
Инне Костик нравился: красивый, интеллигентный, но он сравниться с Митей, по её мнению, не мог. Не было у Костика ни той широкой открытой улыбки, ни добрых, широко распахнутых глаз, как у Мити. С Митей Инна по-прежнему перезванивалась, иногда они встречалась, если Мите надо было поделиться очередными переживаниями и поговорить об Алине — забыть Алину он не мог. Но встречи эти стали редкими, поскольку свободного времени у Инны практически не было — к удивлению родных она, прекрасно сдав не только русский язык, но и сложнейшие ЕГЭ по химии и биологии, поступила, как и хотела, на лечебный факультет. Слава гордился дочерями безмерно, да и Лидия не уставала повторять, что всё её силы, вложенные в дочерей, сторицей окупились: «Обе поступили на бюджет, и теперь обе студентки престижных вузов».
Инна всё время проводила за книгами — анатомия, латинский язык, эмбриология, рентгенология, многое было знакомо ещё с колледжа, но теперь это надо было изучать на значительно более серьёзном уровне.
— Поражаюсь тебе: сколько можно зубрить! — Алина тряхнула гривой иссиня-чёрных волос. — Поедем в выходные на дачу. Снег наконец выпал, я на лыжах покатаюсь, ты свои кости-мышцы поучишь. Одну меня не пустят, а с тобой может прокатить.
— Ты с Костиком поедешь?
— Наоборот, поеду от него отдохнуть. Надоел.
— Алин, Митя тебе надоел, Костик надоел… У тебя так никогда никаких серьёзных отношений не будет. Может быть, дело в тебе самой.
— Конечно, во мне. Я однолюбка — всю жизнь люблю себя, ненаглядную, — Алина очаровательно улыбнулась. — Ну, едем в выходные на дачу?