Сердолик - камень счастья (СИ)

Слава уже ничего не понимал. Только недавно он с болью смотрел на страдания дочери — не лез с советами и сочувствием, боясь сделать больнее, но видел: девочка страдает из-за расставания с любимым. Инна, всегда такая основательная в своих решениях, и вдруг уже новая любовь её накрыла — замуж собирается. От младшей Слава мог такого ожидать: Алина легко шла по жизни, не оглядываясь назад. Хотя какая легкость, какая безоглядность, когда так мать унизила! Вспомнив о мерзких плакатах, Слава скривился. Страдают его девочки, страдает он сам, и винит некого. Был занят любимым делом, интересными проектами, а в семье что-то самое важное недосмотрел, вот теперь и расплачивается.

Инна ехала к отцу, знакомить его со своим избранником — если решила замуж выходить, всё должно быть по-честному, со знакомством с родителями, с печатью в паспорте, чтобы потом не было соблазна повернуть назад, предать поверившего ей человека. Подходя к дому Мишкин замедлил шаг:

— Инна, а ты не могла бы не обращаться ко мне по отчеству?

— Хорошо, я Вас буду Димой называть.

— И, если нетрудно, то на «ты».

— Трудно, но я постараюсь, — улыбнулась Инна.

Знакомство с отцом прошло у Мишкина спокойно. Слава выслушал историю о том, что Инна со своим женихом знакома давно, вместе работали и после поступления в институт отношения поддерживали. Всё вроде бы было понятно, только зачем бросать всё и, как жена декабриста, не пойми куда ехать следом за этим человеком? Слава видел: не было у дочери ни неожиданно вспыхнувшей страсти, ни просто нежных чувств к этому доктору.

— Куда ты собралась, если тебе ещё три года учиться? — не понимал планов Инны отец.

— Папка, я академку оформила. Ты этой зимой дедом станешь.

Ну вот, Слава решил, что разобрался в ситуации: теперь всё понятно — дело молодое, взыграли гормоны, и теперь за этого доктора дочери приходится выходить замуж; такой вот «брак по залёту».

— Так и училась бы до родов, — Слава не хотел, чтобы дочь уезжала.

— Пап, ты не понял, я замуж выхожу. Распишемся в Даниловске, там до декрета поработаю, а дальше видно будет.

— Вячеслав Владимирович, Вы не беспокойтесь. Я приложу все усилия, чтобы Инна закончила институт и стала врачом, — вступил в разговор Мишкин. — Сейчас в Вашей семье сложный период, и Инне предстоит непростое время. Поэтому мы решили взять паузу сейчас. Поверьте, посещать инфекционные больницы или слушать на акушерстве про тяжёлое течение родов не самые приятные занятия для беременной.

Инна хотела возразить, что эпидемиология начнется только через два года, а на четвертом курсе из заразных только дерматология, но промолчала. Она чувствовала усталость и какое-то не свойственное ей безразличие, и ещё очень хотелось спать.

Уже в дверях, прощаясь, Слава поцеловал дочь, попросил почаще звонить, рассказывать, как у неё идут дела, как себя чувствует, и неожиданно добавил:

— Ты бы с Алиной помирилась. Ты замуж выходишь, делить вам теперь нечего, — Слава внимательно посмотрел на дочь и тихо добавил: — всяких Мить ты в своей жизни ещё сотню повстречаешь, а сестёр новых уже не будет.

— Папа, давай мы сами разберемся, — оборвала отца Инна. — и потом, почему не будет? Может ты мне ещё сестричек и братиков нарожаешь.

Слава печально улыбнулся: какие братики-сестрички, с долгами бы разобраться.

Знакомство с родителями Мишкина тоже прошло быстро и гладко. Родные с интересом рассматривали непонятно откуда взявшуюся невесту (сын не ходил по свиданиям, не было никаких поступков, выдающих близким, что у него есть девушка). Сестра Мишкина поинтересовалась, есть ли у Инны жильё в Москве, и узнав, что невеста прописана с отцом в двухкомнатной квартире, облегчённо вздохнула.

Без происшествий добрались до Даниловска. Товарищ Мишкина встретил их на вокзале и сразу повёз на служебную квартиру.

— Ты же не сказал, что с женой приезжаешь, надо было справку о составе семьи предоставить, но я как чувствовал, добился тебе квартиры, а не комнаты.

Квартира оказалась крохотной, кухонька меньше, чем у Риты, прихожая — двоим не развернуться, в комнате обшарпанный платяной шкаф, скрипучая кровать, тумба на трех ножках. Зато за окном открывалась живописная панорама реки и уходящих вдаль полей на другом берегу. Инна вспомнила, что у Мити окна тоже выходили на набережную Москвы-реки, но тотчас же себя одёрнула: она запретила себе это вспоминать! Достала привезённую с собой рамочку с фотографией мамы. Впервые фотография была не спрятана среди страниц книги, а заняла место на тумбочке у кровати.

— Кто это? — Мишкин указал на снимок.

— Моя мама с подругой. Мама справа.

— Весёлая у тебя мама была, сразу видно. Но ты больше на отца похожа, и ты красивее, — для Мишкина никого не было краше его невесты.

В Даниловске у Инны началась совершенно иная жизнь. В больнице на неё смотрели с уважением — специалист из столицы, да ещё и жена заведующего. Инна смущалась, понимая, что её заслуги в такой оценке нет, и старалась доказать, что достойна мнения, сложившегося о ней помимо её воли. Мишкин смотрел на неё с обожанием, подходил, нежно гладил по волосам: