Сердца первое волнение

Анатолий Черемисин настолько увлекся наблюдением за спутником, что совсем забыл о своих редакторских обязанностях. Клара, как член учкома, поручила ему ежедневно вывешивать сводки о движении спутника и вырезки статей о нем, что он и делал охотно. А дома он то ловил своим приемником сигналы, посылаемые спутником, то читал книги по астрономии, то писал повесть. Впрочем, после того порыва вдохновения, который охватил его в первые дни после запуска спутника, он, сказать по правде, писал не так уж много, отдавая больше времени мечтам о полете в космос.

Он даже редколлегию не собирал, дескать, незачем: материала подано маловато… Надя доказывала, что материал сам не придет, его надо искать и находить, ребят нужно подталкивать. Нет, возражал Анатолий, художественные произведения — это не грибы и не ягоды, искать их нечего; если ребята голосовали за журнал, значит — напишут.

— Значит, будем сидеть у моря, ждать погоды?

Надя Грудцева не хотела ждать погоды. Она стала ходить по классам, узнавала, кто из ребят пишет, просила, требовала, чтобы писали. Дело подвигалось, но туго.

Тогда Надя отправилась к Маргарите Михайловне. Она нашла ее в библиотеке и сейчас же рассказала о своем недовольстве редактором и о том, что ребята мало пишут.

И тут Надя вдруг вспомнила слышанный ею недавно разговор двух мальчиков-пятиклассников, разговор, которому она тогда не придала никакого значения, теперь он словно повернулся к ней самой полезной стороной.

— Маргарита Михайловна! Знаете что?..

И совсем тихо, как великую тайну, рассказала суть дела.

Долго вполголоса они разговаривали о дальнейших действиях.

Надя увидела на столе книгу стихов.

— Вы читаете стихи? — удивилась она. — Стихи… Я когда-то пробовала читать. Скука страшная.

— Нет, нет, что вы, Надя! — горячо заговорила Маргарита Михайловна. — Стихи — это душевные откровения. Читаешь — и точно беседуешь с близким человеком о самом дорогом и сокровенном. Вот послушайте — Лермонтов…

…Так я просил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Навек отвергнуты тобою…

Маргарита Михайловна словно не стихи читала, а говорила — просто, сердечно. Надя почувствовала, как ее охватило волнение.

И тут неожиданно для себя она сказала то, что и не думала говорить:

— Маргарита Михайловна! Я хочу написать, уже пишу… Об одной девушке, которая… ну, такая… любит цветы… и все такое… и мечтает стать учительницей. Она подружилась с одноклассником; он хороший, умный, но иногда какой то… не знаю какой… недеятельный… а в общем — замечательный! На их пути встречаются препятствия. Боязливые родители, насмешливые товарищи. Потом он становится мужественным, непреклонным. Они вместе борются за счастье.

Надя посмотрела, теребя передник, на учительницу, вздохнула и спросила:

— Вот такое… Подойдет?

— А почему бы нет? Конечно!

— А что главное — когда пишешь?

— Главное… — улыбнувшись, положила ей руку на плечо учительница. — Главное, Надя, — это правда жизни. Пиши, — ты задумала хорошее. Да, вот что: я думаю поручить Холмогорову сделать доклад на литкружке — о языке рассказов Чехова; получится у него?

— А как же! Конечно, он… серьезный!

Надя попросила у библиотекарши Лермонтова. И после, дома, читала целый вечер. Печальный и гордый Демон, мятежный Мцыри, тоскующий и негодующий герой лирических стихов великого поэта надолго овладели ею.

Через несколько дней после этого разговора в школе появилось объявление:

ТОВАРИЩИ!

Наш литкружок выпускает журнал

«СЧАСТЛИВАЯ ЮНОСТЬ»

Ребята! Пишите!

Мы не писатели, но мы можем приблизиться к ним, ярким звездам.

Тот, кто напишет хороший рассказ, очерк, статью, стихотворение и подаст его до праздника, получит одну из следующих наград:

а) благодарность в приказе директора по школе;

б) дорогую, интересную книгу;

в) футбольный мяч;

г) коньки (по выбору лауреата);

д) шахматы (сделанные в нашей мастерской);

е) пару белых голубей;

ж) пару серых кроликов;

з) пару пирожных;

и) одну важную, прекрасную, преинтересную штуковину.

Пишите, ребята! Выше к звездам!

У этого объявления творилось что-то невероятное. Читали, смеялись, чесали затылки, морщили лбы, отходили, снова приходили. Анатолия Черемисина, Клару Зондееву и Надю Грудцеву брали в окружение и требовали разъяснить, что это такое и, в частности, что это за «важная, прекрасная, преинтересная штуковина». Анатолий, бил себя в грудь, уверял, что он ничего не знает. Клара возмущалась:

— Это кощунство, это безобразие!

Надя сначала беспомощно разводила руками и клялась: