Сердца первое волнение

— Видите ли, товарищи, — почесал затылок Анатолий, — я написал только три главы. Что-то не получается… то есть получается… Да все как-то так… Думаю, что вслед за спутником ученые пошлют на Луну космический корабль; тогда яснее будет, и я…

Тут на Анатолия Черемисина накинулись все члены редколлегии. Что это за безобразие? Сам предложил выпускать журнал, говорил, обещал. Надя требовала дать ему выговор.

Анчер дал клятву:

— Напишу. Вот увидите — через две недели принесу.

Клара Зондеева прочитала свою статью «О мерах улучшения работы учкома». Статья получилась обширная, серьезная, но слушать ее было скучно.

— А почему скучно? — спрашивал Анатолий. — Потому, что написана сухим языком: «Учком обязан проявлять инициативу в развертывании соревнования на лучший по чистоте и порядку класс.» Ну, что это, Клара?

— Это статья, Черемисин, а не сентиментальное повествование, какое, например, представила Надя Грудцева. У ее героев, учеников десятого класса, отношения скорее не дружеские, а — извините — любовные. С точки зрения задач, стоящих перед школьным журналом, это не должно печататься.

— Я не заметила в отношениях ее героев ничего предосудительного, — возразила Маргарита Михайловна. — Они хорошие друзья, любят друг друга открытой, человеческой любовью. Что ж тут плохого?

— Вы — учительница, и так говорите? — сверкнула очками Клара. — Удивительно!

— Ну, хорошо, не будем об этом… — сказала Маргарита Михайловна. — Ваша статья, Клара, мне понравилась. Но язык, действительно, суховат. Давайте так: вы зайдете ко мне, и мы поработаем над языком вместе; хорошо?

— Пожалуйста, приду, — обиженно поджала губы Клара.

«Почему она такая… как бы это выразиться? Слишком… правильная, но бездушная? — подумала учительница. — И чем-то недовольна она. Как я еще мало знаю их!»

Чтение и обсуждение продолжалось до позднего вечера. Отобрано было несколько стихотворений, два рассказа, в том числе рассказ «В Литл-Рок» Пантелея Землякова; редколлегия вынесла пожелание поработать над своими вещами еще, например, автору поэмы о школьной мастерской — Сергею Городкову.

— На этом заседание редколлегии считаю закрытым, — объявил главный редактор. — А что, Маргарита Михайловна, ведь хорошо у нас пошло дело с журналом? — обратился он к учительнице.

— Да, начало положено хорошее, — ответила Маргарита Михайловна. — И знаете, что самое хорошее во всем этом? Это то, что мы пробудили у ребят желание писать. Смотрите, сколько обнаружилось желающих… А вот выйдет первый номер, почитают ребята — еще больше будут писать.

— И все будут писателями? — спросила Клара с явным недоверием.

— Конечно, нет. Но смотрите, как много здесь полезной для вас работы — стилистической; все время: язык, стиль… Очень хорошо!

— А премии — кролики, голуби, мячи и прочее — будут? — копируя важничающих детей, спросил Анатолий, — Это шутка или серьезно?

— Это? Серьезная шутка… Будут! А ваш рассказ, Надя, будет хороший, работайте.

— Точно! — подтвердил Анатолий. — Все пирожные будут твои. Я думал, ты только танцевать мастерица!

Маргарита Михайловна на уроке литературы объявила:

Мы заканчиваем изучение романа «Мать». На двадцать четвертое октября я наметила классное сочинение. Готовьтесь…

Лорианна Грацианская в этот момент передавала пачку фотооткрыток соседке. Из груди ее вырвалось: «Ох!», и, как подрубленная, она плюхнулась на парту. Нежно-алое лицо ее стало белесым. Руки разжались, и киноартисты посыпались на пол. Классное сочинение… Пораженная сообщением, она потеряла способность видеть и слышать. Она не слышала, например, как Степан Холмогоров, сокрушенно покачав головой, произнес с мефистофельской улыбкой:

— Эх, Горе Иванна! Вот уж истинно — радикальные потребны тут лекарства!

Между тем Лорианнино «ох» катилось по классу и превращалось в общий тяжкий гул:

— Стилистика!.. Пропадем!

— Нет! — поняв характер этой реакции, успокаивала заволновавшихся выпускников Маргарита Михайловна. — Я надеюсь, теперь у вас будет лучше. Вы немало потрудились в области стилистики; это скажется положительно… Вот я принесла вам прошлогодние сочинения, я просмотрела их. Поразбирайтесь в них, подумайте, как бы надо было выразить мысли.

И — началось…

Читались и перечитывались сочинения, принесенные Маргаритой Михайловной. В каждую фразу, в каждое словосочетание десятиклассники всматривались, вдумывались, вникали; каждую фразу перекраивали, переделывали, преобразовывали десятки раз; писали, зачеркивали, восстанавливали зачеркнутое, и вновь зачеркивали, и вновь писали. Твердили про себя, произносили вслух, как будто брали на зуб, испытывая: крепко ли сделано? Случалось, что ученик, рассказывая о каком-либо видном историческом деятеле, вдруг говорил о нем: «…а после смерти отца он пошел по его пути, купил рубашку с накрахмаленной грудью, гармошку, научился танцевать кадриль и польку…», не иначе, как, неверно, представив себе сего деятеля в образе подростка Павла Власова.