Сердца первое волнение

Маргарита Михайловна крепко пожала поэту руку, а Клара Зондеева сказала, что стихи хорошие, но в них есть стилистические погрешности и ритм сбивается. Но ее никто не стал слушать — все устремились смотреть спутник…

В дверях Анатолий столкнулся с Надей. Оказывается, она была здесь, он и не видел. Она взглянула — и заспешила вперед.

Был ясный, морозный вечер. На земле, одетой в снежную шубу, уже было темно, а там, на небе…

Там загорелась яркая серебристая быстро движущаяся звездочка. И все, кто был здесь, на заснеженной террасе, захлопали в ладоши, закричали…

— Спутник! Спутник! Маленькая Луна!.. Наш землячок!

А звездочка неслась и неслась, становясь — так казалось — все ярче и ярче.

Ликование на террасе продолжалось долго и после того, как сияние «земляка» померкло. Ему кричали вдогонку:

— Еще прилетай! Всей школой встретим!

— До скорого свидания!

Расходились шумно, делясь впечатлениями.

У Маргариты Михайловны после тех «штормовых» дней на душе было хорошо и светло. А в такие минуты особенно хочется, чтобы и другим было так же хорошо. Обида на ребят уже затихла, прошла. И на Надю — тоже; не так уж велика ее вина; ну, рассказала Кларе, и теперь, наверно, знают все, ну и что ж? Пусть. Конечно, нехорошо, с этической точки зрения, разглашать доверенные тайны; да ведь Надя и сама поняла это. Вон какая печальная ходит. Нам надо поговорить, обязательно. А что могло разъединить ее и Черемисина? Какие-нибудь пустяки, а им обоим тяжело.

Анатолий стоял на террасе, глядя в сад, а Надя спускалась по ступенькам. Удобный момент! Правда, вот там замешкалась Клара, ну, ничего, они — подруги. И Маргарита Михайловна окликнула:

— Надя, задержитесь, подите сюда…

Надя подошла.

— Надя, и вы, Толя, поверьте моим добрым намерениям… Забудьте о том, что у нас… у вас произошло…

«Вон что!» — моментально подумала Надя. — Знает. Клара, значит, рассказала, что было в этом саду!»

— Забудьте про все то… Хорошо?

Она взяла Анатолия за руку и подвела его к Наде. В дверях, не замечаемый никем, появился Степан Холмогоров.

— Помиритесь! Кончите глупую ссору; вы выше ее… И ты, Клара….

Надя взглянула на Клару, спрашивая глазами: «Сказала?».

Певучий голос Маргариты Михайловны был полон покоряющей теплоты и участия. Надя опустила глаза и дышала взволнованно. «Вот хорошо! Вот хорошо!» — радовалась учительница. —

— Ну, пожалуйста… Я прошу вас… И начнем над журналом работать, дружно, как тогда.

— Я что? Я ничего, я готов, — сказал Анатолий, более всего не желавший сейчас видеть здесь Клару. — Я готов… — лепетал он. — Мне все равно…

Степан недовольно поморщился, услышав это. Надя вскинула на Анчера глаза. В синей глубине их запылала нестерпимая обида.

— А мне не все равно! — сказала она, перекинув косу с груди на спину.

— Что же нужно тебе, Надя? — спросила Маргарита Михайловна.

— Мне? Мне все нужно! Вот! А он… — Надя бросила сердитый, воинственный взгляд на Клару. — А он — боится… всех.

«Тут — Клара… — мелькнуло у Маргариты Михайловны. — Тут что-то она…»

— И зря вы пытаетесь помирить нас, — продолжала Надя. — Зачем? Чтобы ссориться? Мы — разные…

Она взглянула на Анатолия.

— Он услышит: «Надя плюс Толя» — и уже дрожит… Не хочу!

— Зачем ты оскорбляешь, то есть обижаешь? — промолвил Анатолий.

Прямые слова Нади были беспощадны. Они требовали или полного признания их справедливости или мужественного опровержения. Ни на то, ни на другое у него не было сил. Он видел: Надя уходила от него, видел, что ей это больно. Нужно сейчас же сказать, крикнуть:

— Постой! Не уходи! Мы должны быть вместе…

Но сказать это — не хватало духу. И — Клара тут… Смотрит так выжидательно и вообще… как-то непонятно. Начнет потом мораль читать…

— Да, мы — разные, — повторила Надя. — Он вроде голубя… спрячет голову под крылышко — и ему довольно.

Она запахнула пальто и пошла в школу, и в дверях столкнулась со Степаном.

Анатолий стоял как пришибленный.

— Эх, ты… бычок на веревочке! — сказал ему Степан с досадой.

— Какое хамство! — возмутилась Клара, и было непонятно, к кому относилось ее восклицание: то ли к словам Холмогорова, то ли к демонстративному уходу Нади.

— Почему — хамство? — спросила Маргарита Михайловна.

К лестнице террасы подошел Владимир Петрович.

Клара вошла в школу. Владимир Петрович сказал:

— Маргарита Михайловна, я ищу вас. Там начинается совещание. Пойдемте. Да вы, кажется, опять расстроены?

Они ушли. Тогда Степан вздохнул уныло:

— Эх, у всех, кажется, есть спутники! А вот у меня…

Смутно и тягостно было у Анатолия Черемисина на душе, когда он пришел домой.

Вот и второй раз он спасовал перед ней, — перед той, лучше и ближе которой для него нет никого. «Мне вое равно…» Как могли эти чудовищные слова слететь у него с языка? Постыдные слова, ни о чем другом не говорящие, как только о безразличном отношении к ней. Только так, — и не иначе! — она может понимать эти слова.

Отовсюду на Анатолия глядели смелые глаза Нади, — то полные укоризны, то горящие возмущением.

Как, должно быть, она презирает его! Что ж, он заслуживает этого…