Сердца трех

Торрес между тем стоял в ожидании на берегу, держа под уздцы лошадь Хосе Манчено и еще одну, запасную, в то время как сам Хосе поднимался по извилистой дороге, которая вела к вершине холма, где стояла асьенда Солано. Торрес и не подозревал, что всего в каких-нибудь двадцати футах от него, в зарослях, подступавших к самому берегу, мирно спал вдрызг пьяный старик, а возле него бодрствовал совсем не сонный и совсем трезвый китаец, в поясе которого была спрятана недавно полученная им тысяча долларов. И Пын едва успел оттащить пеона с дороги и укрыться, когда Торрес показался на песчаном берегу и остановился чуть ли не рядом с ним.

А наверху, в асьенде, все члены семейства Солано отправлялись уже ко сну. Леонсия только начала было расчесывать волосы, но, услышав шуршание камешков по стеклу, подошла к окну. Предупредив ее шепотом, чтобы она не поднимала шума и никого не звала, Хосе Манчено протянул девушке измятую бумажку – записку Торреса – и с таинственным видом сказал:

– Это вам от чудака китайца, который ждет вас тут внизу, за кустами.

И Леонсия прочла нижеследующее, написанное на ужасном испанском языке:

«В первый раз я сказал вам секрет про Генри Моргана. На этот раз у меня есть секрет про Френсиса. Выйдите ко мне для разговора».

Сердце Леонсии забилось, когда она прочитала имя Френсиса, и, накинув на себя мантилью, она последовала за кару, ни минуты не сомневаясь, что ее ждет И Пын.

И Пын, сидевший на берегу и наблюдавший за Торресом, тоже ни минуты не сомневался относительно того, что происходит, когда убийца Хосе Манчено появился на дороге, неся на плече, точно мешок муки, сеньориту Солано, которую он предварительно связал и заткнул ей кляпом рот. Не сомневался И Пын и относительно того, что должно за этим последовать: он видел, как Хосе и Торрес привязали Леонсию к седлу запасной лошади и галопом поскакали по берегу. Оставив пьяного пеона спать в кустах, толстяк китаец вышел на дорогу и побежал в гору со всей прытью, на какую только был способен. Добежав до асьенды, он, еле переводя дух, поднялся по ступенькам и стал колотить в дверь руками и ногами, моля про себя всех китайских богов, чтобы какой-нибудь из этих бешеных Солано не пристрелил его, прежде чем он успеет объяснить причину такой спешки.

– Ах, боже мой, да убирайся ты к черту! – сказал ему Алесандро, когда, открыв дверь, при свете свечи разглядел лицо назойливого гостя.

– У меня большой секрет, – задыхаясь, выпалил И Пын. – Очень большой и совсем новый.

– Приходи завтра в те часы, когда люди занимаются делами, – рявкнул Алесандро, намереваясь дать китайцу пинка.

– Я не продаю этот секрет, – лепетал И Пын. – Я его вам дарю. Слушайте: сеньорита, ваша сестра… ее украли! Привязали к седлу и очень быстро погнали лошадь по берегу.

Но Алесандро, который всего каких-нибудь полчаса назад пожелал Леонсии спокойной ночи, громко рассмеялся, не веря ни одному слову китайца, и снова собрался было пинком вытолкать за дверь торговца секретами. И Пын пришел в полное отчаяние. Он вытащил из-за пояса мешочек с деньгами и, сунув его в руки Алесандро, – сказал:

– Пойдите скорее и посмотрите. Если сеньорита сейчас дома, можете оставить эту тысячу себе. Если сеньориты нет, вы отдадите деньги мне назад…

Это убедило Алесандро. Через минуту он уже будил весь дом. А еще через пять минут конюхи и пеоны, с трудом продрав глаза от крепкого сна, уже седлали и вьючили лошадей и мулов, тогда как Солано натягивали верховые костюмы и вооружались.

Вправо и влево по берегу, по множеству тропинок, ведущих в Кордильеры, рассыпался отряд Солано, ища в непроглядной тьме следы похитителей. Случаю было угодно, чтобы тридцать часов спустя одному Генри удалось напасть на след и нагнать шайку в той самой котловине, которую старый жрец майя называл Стопою бога и откуда он впервые увидел глаза богини Чиа. Там Генри и обнаружил всю банду, а также похищенную Леонсию.

Похитители только что приготовили себе завтрак и теперь уплетали его. У Генри был типичный для англосакса склад ума: ему и в голову не пришло выступить одному против двадцати и попытаться добиться справедливости – это было бы чистейшим безумием. Зато ему пришло в голову посмотреть на груженного динамитом мула, который был стреножен отдельно от других сорока мулов и, по легкомыслию, оставлен пеонами со своим опасным грузом на спине. Вместо того чтобы попытаться совершить невозможное и вызволить Леонсию, Генри, поразмыслив, решил, что в такой большой компании ничто не может угрожать женской чести, и увел мула с динамитом.