Сердца трех

– Если гора проглотила ваших гринго, значит, на то воля бога. А кто мы такие, чтобы препятствовать его воле? – отвечали они. – Мы люди бедные, но мы работать ни на кого не будем и тем более идти против бога не хотим. Ведь во всем, что случилось, виноваты сами гринго. Это не их страна. И нечего им лазить по нашим горам. Пусть сами теперь и выпутываются из беды, коли бог разгневался на них, а у нас и без того забот хватает – одни непокорные жены чего стоят.

Час сиесты давно миновал, когда Генри, успев сменить уже двух мулов, на третьем, самом строптивом, въехал в еще сонный Сан-Антонио. На главной улице, на полпути между судом и тюрьмой, он увидел начальника полиции и маленького толстого судью, следом за которыми шагали человек десять жандармов-конвоиров и двое несчастных пеонов, бежавших с плантации в Сантосе. Генри остановил мула и стал излагать судье и начальнику полиции свою просьбу о помощи. Пока он говорил, начальник полиции незаметно подмигнул судье – своему судье, своему ставленнику, который был предан ему телом и душой.

– Да, конечно, мы вам поможем, – сказал начальник полиции, потягиваясь и зевая.

– Когда же вы можете дать мне людей? – нетерпеливо спросил Генри.

– Что до этого, то мы сейчас очень заняты, – с ленивой наглостью заявил начальник полиции. – Разве не так, достопочтенный судья?

– Да, мы очень заняты, – подтвердил тот, зевая прямо в лицо Генри.

– И будем заняты еще некоторое время, – продолжал начальник полиции. – Мы очень сожалеем, но ни завтра, ни послезавтра не сможем даже и подумать о том, чтобы оказать вам помощь. А вот немного позже…

– Скажем, к рождеству, – вставил судья.

– Да, да, к рождеству, – подтвердил начальник полиции, отвешивая галантный поклон. – Зайдите к нам около рождества, и если к тому времени дел у нас будет поменьше, быть может, мы и подумаем о том, чтобы снарядить такую экспедицию. А пока всего хорошего, сеньор Морган.

– Вы это серьезно? – спросил Генри с перекошенным от гнева лицом.

– Вот такое же, небось, было у него лицо, когда он нанес предательский удар в спину сеньору Альфаро Солано, – со зловещим видом изрек начальник полиции.

Генри пропустил это оскорбление мимо ушей, – он думал о другом.

– Я скажу вам, кто вы есть! – вскипел он, охваченный справедливым негодованием.

– Берегитесь! – предупредил его судья.

– Плевать мне на вас! – бросил Генри. – Вы ничего не можете со мной сделать. Меня помиловал сам президент Панамы. А вы – вы жалкие ублюдки, не люди, а свиньи, даже не поймешь кто!

– Прошу вас продолжайте, сеньор, – сказал начальник полиции, скрывая под изысканной вежливостью свое бешенство.

– Вы не обладаете ни одной из доблестей испанцев или караибов, зато пороки обеих рас у вас в изобилии. Свиньи вы – вот вы кто!

– Вы все сказали, сеньор? Все до конца? – вкрадчиво осведомился начальник полиции и подал знак жандармам; те набросились сзади на Генри и обезоружили его.

– Даже сам президент Панамы не может помиловать преступника, еще не совершившего преступления. Правильно, судья? – спросил начальник полиции.

– А это новое преступление! – с готовностью подхватил судья, с полуслова поняв намек начальника полиции. – Этот пес-гринго оскорбил закон.

– Тогда мы будем судить его, и судить немедленно, не сходя с места. Не будем возвращаться в суд и снова открывать заседание – к чему себя утруждать. Будем судить его здесь, вынесем приговор и пойдем дальше. У меня есть дома бутылочка доброго вина…

– Я не любитель вина, – поспешил судья отклонить предложение. – Мне бы лучше мескаля. А пока что, поскольку я и свидетель и жертва оскорбления и поскольку надобности в дальнейших показаниях, помимо тех, какими я располагаю, нет, я признаю обвиняемого виновным. Какое наказание предложили бы вы, сеньор Мариано Веркара-и-Ихос?

– Сутки в колодках, чтобы охладить чересчур горячую голову этого гринго, – ответствовал начальник полиции.

– Такой приговор мы ему и вынесем, – объявил судья. – И он вступает в силу немедленно. Уведите заключенного, жандармы, и посадите его в колодки.

Рассвет застал Генри в колодках, в которых он провел уже целых двенадцать часов. Он лежал на спине и спал. Но сон его был тревожен: его мучили кошмары, он видел своих друзей, заточенных в недрах горы, ум его терзали заботы, а тело – укусы бесчисленных москитов. Итак, ворочаясь, извиваясь и отмахиваясь от крылатых мучителей, он, наконец, проснулся. А проснувшись, сразу вспомнил, какая с ним приключилась беда, и начал ругать себя на чем свет стоит. Раздраженный превыше меры тысячами ядовитых москитных укусов, он изрыгал такие проклятия, что привлек внимание прохожего, который шел мимо, неся ящик с инструментами. Это был стройный молодой человек с орлиным носом, одетый в военную форму летчика Соединенных Штатов. Он подошел к Генри, остановился возле него, послушал и с любопытством и восхищением принялся его разглядывать.