Сердца трех

— Это по меньшей мере средневековый испанский язык, — подтвердила его предположение Леонсия.

— Попросту порядком исковерканный испанский язык конквистадоров, — пояснил Торрес. — Видите, я был прав: Погибшие Души не выбрались из этой долины.

— Во всяком случае, они, несомненно, вступали и вступают в законный брак, — пошутил Фрэнсис. — Иначе, как вы объясните присутствие этих трех юнцов?

В скором времени юноши, которые наконец пришли к соглашению, ободряющими жестами пригласили их следовать за ними в долину.

— Это добродушные и дружелюбные ребята, невзирая на их унылые рожи, — заметил Фрэнсис, готовясь последовать за юношами. — Но видели вы когда-нибудь в жизни более унылую компанию? Они, должно быть, родились во время затмения луны, или у них перемерли все их ручные газели, или же с ними приключилось что-нибудь еще более печальное.

— У них как раз то выражение лица, которое подобает Погибшим Душам, — ответила Леонсия.

— Думаю, что если нам не удастся отсюда выбраться, наши физиономии будут куда более унылыми, чем у них, — возразил он. — Во всяком случае, надеюсь, что они ведут нас куда-нибудь, где можно будет позавтракать. Эти ягоды, конечно, были лучше, чем ничего, — но и только.

Час или два спустя, все еще покорно следуя за своими проводниками, они вышли на расчищенное место, где вокруг Большого Дома расположились жилища всего племени.

— Это потомки отряда Де-Васко, смешавшегося с племенем караибов,[36] — уверенно заявил Торрес, глядя на собравшуюся толпу. — Достаточно взглянуть на них, чтобы не осталось ни малейшего сомнения в их происхождении.

— Но они вернулись от христианской религии Де-Васко к древним языческим обрядам, — добавил Фрэнсис. — Поглядите-ка на этот алтарь вон там. Алтарь сделан из камня, и, судя по запаху, на нем жарится не завтрак, а жертвоприношение, хотя оно и пахнет бараниной.

— Слава Богу, что это только ягненок! — с облегчением вздохнула Леонсия. — Древний культ Солнца признавал человеческие жертвы. Это же, вне всякого сомнения, культ Солнца. Взгляните на того старика в длинной тоге и в золотой шапке, увенчанной золотыми лучами. Это жрец Солнца. Дядя Альфаро много рассказывал мне о солнцепоклонниках.

Позади алтаря возвышалось большое металлическое изображение солнца.

— Золото, сплошное золото, — прошептал Фрэнсис, — и к тому же без всяких примесей. Обратите внимание на эти лучеобразные зубцы — несмотря на их величину, они сделаны из такого чистого металла, что любой ребенок сумеет согнуть их, как ему заблагорассудится, и даже завязать их в узел.

— Боже правый! Взгляните-ка на эту штуку! — вскричала Леонсия, указывая глазами на грубый высеченный из камня бюст, который стоял по другую сторону алтаря, несколько ниже его. — Ведь это лицо Торреса. Это лицо мумии в зале мумий майя!

— А вот и надпись, — Фрэнсис подошел поближе, чтобы ее рассмотреть, но повелительный жест жреца заставил его вернуться на свое место. — Она гласит: Де-Васко. Заметьте, что на статуе точно такой же шлем, как и на Торресе. Подумать только! Взгляните на жреца! Если он не похож на Торреса, точно его родной брат, значит, я никогда в жизни не видел семейного сходства.

Жрец сердитым окриком и повелительным жестом заставил Фрэнсиса замолчать и принялся отвешивать поклоны жарящемуся на алтаре жертвенному животному. Словно в ответ ему, порыв ветра загасил жертвенный огонь.

— Бог Солнца гневается, — с величайшей торжественностью объявил жрец. Его странный испанский язык был, однако, понятен пришельцам. — Чужеземцы явились к нам, и все еще живы. Вот почему бог Солнца разгневан. Говорите вы, юноши, приведшие чужеземцев к нашему алтарю! Разве не повелел я, чьими устами всегда говорит бог Солнца, разве не повелел я вам их убить? Ведь я повелевал вам убить их!

Один из трех юношей, весь дрожа, выступил вперед и дрожащими пальцами указал сначала на лицо Торреса, а затем на лицо каменного идола.

— Мы узнали его, — заикаясь забормотал он, — и не смели убить, ибо помнили пророчество, в котором говорится, что наш великий предок когда-нибудь вернется к нам. Явился ли он в обличье этого чужеземца? Этого мы не знаем и не смеем ни знать, ни судить. Тебе, о жрец, принадлежит знание, тебе принадлежит и суждение. Он ли это?

Жрец пристально взглянул на Торреса и издал невнятное восклицание. Поспешно повернувшись спиной к чужеземцам, он вновь зажег священный жертвенный огонь от пылающих углей в горшке, который стоял у подножия жертвенника. Но пламя взметнулось огненным языком, упало и погасло.

— Бог Солнца разгневан, — снова повторил жрец.

Племя Погибших Душ принялось колотить себя в грудь, причитать и стонать.

— Богу Солнца неугодна наша жертва, — продолжал жрец, — ибо священный огонь не желает гореть. Готовятся страшные вещи. Глубокие таинства, которые одному мне известны. Мы не принесем чужеземцев в жертву… пока… Мне нужно время, чтобы узнать волю бога.

Он жестом приказал своему племени разойтись, прервал незавершенное таинство и велел отвести трех пленников в Большой Дом.