Читаем Сердца в броне полностью

Начало примораживать. Немцы не стреляли, но держали танк под осветительными ракетами. Через ровные промежутки времени в небо взлетали белые искрящиеся шары вспыхивая там мириадами ярких звезд и подолгу вися над одной точкой, обливали местность желтоватым трепещущим светом.

Танкисты молчали. Что делать? Что предпринять?

— Знаете что, братцы, — негромко окликнул товарищей Чирков, — не попробовать ли мне махануть к своим? А? Надо же доложить.

— Брось, Гриша, — почесал затылок Горбунов, — вон как светят, чтоб им искры из глаз. Подобьют.

— А я, Семен, ужом проскользну. Не сидеть же взаперти и дожидаться, чего там немцы придумают.

— Действительно, давай. Иного выхода нет — сказал Тимофеев. — Только осторожно, здесь минное поле.

— Порядок будет, проберусь товарищ лейтенант — бодро ответил Чирков.

Тихо открылась крышка верхнего люка. Выждав момент, когда очередная осветительная ракета начала гаснуть, Чирков протиснулся наружу.

Скользнув по холодному металлу башни, он опустился на землю и, полусогнувшись, побежал от машины. Затаив дыхание, товарищи наблюдали за Чирковым через приоткрытые люки. Его силуэт уже начал сливаться с ночной темнотой, когда, шипя, взвилась новая ракета и повисла прямо над танком. Вслед за ней в воздухе скользнула цепочка трассирующих пуль. Вонзаясь в землю именно там, где чернела фигура Чиркова, разноцветные искорки рикошетом взмывали вверх и причудливо таяли над самой землей.

Чирков, словно споткнувшись, мгновенно упал и тот–час же еомкнулась над ним бархатно–черная завеса ночи.

Тимофеев, скрипнув зубами, отвернулся от люка, а Останин досадно чертыхнулся.

— Неужто погиб? — с болью вырвалось у Горбунова.

Но когда взмыла следующая ракета, танкисты снова увидели, как Чирков, пригибаясь и припадая к самой земле, быстро уходил подальше от света. Брызнув ослепительным снопом пламени, недалеко от него разорвалась мина, за ней другая, третья. Все кругом заволокло дымом. Свежие воронки фосфорически искрились в темноте, но Чиркова не было видно.

Канонада оборвалась так же внезапно, как и началась. Стало непривычно тихо. и темно. Напрасно друзья, затаив дыхание, старались уловить хоть малейший шорох: вдруг Григорий только ранен и сейчас вернется. Однако ночь молчала могильной тишиной.

Через некоторое время противник снова подвесил над танком «фонари».

— Теперь всю ночь будут подсвечивать, — оторвавшись от люка, вздохнул Тимофеев.

. — Пускай светят, черт с ними, веселее будет. Вот бы' только проверить, не лежит ли где подбитый Чирков, — ответил Горбунов.

— Чирков не из тех, чтобы не подать знак, коль ранен. Молчит, значит, прошел, — успокоил Тимофеев Горбунова. — Теперь нужно быть начеку: как бы гитлеровцы не вздумали атаковать. Подберутся в темноте поближе и пулеметами не накроешь, а гранат больно мало осталось. Надо установить дежурство. — Тимофеев взглянул на светящийся циферблат часов.

— Двадцать один тридцать. Вот что, Чернышев, — к люку. Наблюдать! При малейшем шорохе — подъем. Остальным отдыхать. Через два часа тебя сменит Останин. Часы есть?

— Нет, товарищ лейтенант. В бою стекло разбило, стрелки повылетали. Беда прямо. Без часов как без рук.

— Возьми мои. — Тимофеев тихо соскользнул с сиденья и опустился на днище танка, где неудобно согнувшись, сидел Горбунов. Чернышев занял место у приоткрытого люка.

Вскоре из носовой части послышалось мерное посапывание Останина, но минут через десять он вдруг хрипло спросил, будто и не спал вовсе:

— Как Чирков, проберется ли обратно?

— Отдыхай, Саша, тебе скоро дежурить.

Тот опять протяжно засопел.

— А вам почему не спится, товарищ лейтенант? — спросил Горбунов.

— Не спится, Сень, всякая чертовщина в голову лезет, глаза слипаются, а сон не берет.

— О семье думаете?

— О ней уже думал. Теперь о завтрашнем дне. Кто его знает, что немцы предпримут? Вот и думаю, как их получше встретить!

Но Горбунова тянуло к мирной беседе, видимо, не хотелось заглядывать далеко вперед, и он опять перевел разговор на свое.

— Жена, небось, писем ждет?

— Не успел я, Сеня, жениться-то.

— Ну? — Удивился тот. — А я то считал — письма от жены получаете.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии