Сердца в броне

Суриков сгоряча тоже, было, рванулся к третьему орудию, но в это время увидел, как из узкого прохода между развалинами, где недавно Жиганов с Вартановым подорвали печурку, выскочил фашистский танк. Развернувшись, он на предельной скорости понесся на батарею. Офицер бросился к панораме и, лихорадочно работая маховиком наводки, стал ловить мчавшуюся машину в перекрестие. В окулярах панорамы мелькнула бегущая гусеница. Суриков уже дотянулся до спуска, но еще не успел нажать на него — слева грохнул выстрел. Снаряд, выпущенный Вартановым, брызнул снопом искр, ударился о башцю. Но танк продолжал двигаться прямо на первое орудие. Тут‑то Суриков нажал на спуск. Голубая змейка трассы легла в метре от гусеницы и оборвалась где то за машиной.

— Мазанул! — хрипло выругался Суриков.

Не чувствуя усталости, он метнулся за новым снарядом, загнал его в казенник. Снова черный корпус вражеской машины зашевелился в перекрестии, снова рука Сурикова ищет спуск, но за каменным фундаментом перед самым орудием рвется снаряд, посланный немецким танком. Дым и белая известковая пыль закрывает цель.

«Не пропустить, не пропустить, — запекшимися губами шепчет Суриков. — Не пропустить, — повторяет он, как заклинание. — Позади на высоте командный пункт армии, впереди Джанкой. Нельзя пропускать, никак нельзя».

Но уже бьется под ногами Сурикова мелкой дрожью земля, могильным звоном отдается в ушах лязг гусениц. Прорвавшись сквозь пелену еще не осевшей пыли, танк почти вертикально нависает над фундаментом, прямо у орудия. Суриков судорожно жмет на спуск. Оглушительно рвется снаряд под брюхом танка, откуда немедленно выползает длинный язык пламени. Удушливая горячая волна воздуха ударила в грудь и лицо Сурикова, опрокинув его на лафет. Сильна стукнувшись виском о металл, он упал и потерял сознание. А танк со вспоротым днищем, движимый одной только силой инерции, перевалил через фундамент, накрыл пушку и остановился. Мотор заглох. Из всех щелей корпуса, шипя, вырвались струйки дыма.

Пока оглохший, ослепший от пота и копоти Суриков расправлялся с наседавшим на него танком, на месте третьего орудия произошла схватка человека в солдатской гимнастерке с трехсотсильной бронированной машиной. Это был сержант Жиганов. Он подбежал к утюжившему орудие немецкому танку метров на десять, взмахнул связкой трофейных гранат и уже собирался рвануть шнур терочного взрывателя, как услышал раздирающий душу крик. Жиганов не понял, кто вскрикнул, и в немой растерянности оглянулся. Никого нет. Но ведь кто‑то же подавал голос. Кто? Тот ли, который, царапая руками землю и волоча за собой раздавленную ногу, отползал в угол дворика, или тот, который уткнулся головой в бруствер маленького окопчика, держа в руках измятую каску, или, наконец, тот, у которого из‑под станины пушки виднелись одни только ноги? Танк, накренившись набок одной гусеницей, срезал землю, а другой скреб крепкую коробчатую станину пушки.

«Там еще живые!» — мелькнуло в голове сержанта. И холодея от мысли, что, бросив связку гранат под гусеницу, он мог побить своих же товарищей, Жиганов на мгновение застыл с поднятой для броска рукой. А потом решительно дернул за шнурок, бросил гранаты на корму танка и сам плашмя упал на землю. Через секунду после оглушительного взрыва он поднялся и послал туда же вторую связку. Танк задымил и остановился.

Когда очумелый от всего происшедшего Жиганов извлекал из‑под дымившегося танка окровавленного, но еще живого командира третьего орудия, к нему на помощь подоспели двое из его расчета. Остальные защитники третьего орудия были мертвы.

А в это время Суриков лежал у лафета, не приходя в сознание. Из рваной раны на правом виске струилась кровь. Ступня левой ноги была глубоко вдавлена в грунт набежавшей гусеницей. Танк горел. Беридзе, подхватив офицера одной рукой под мышки (другая, перебитая осколком, висела плетью), тщетно пытался оттащить его от машины.

— Жиганов, помогай! Командира батареи придавило! — неистово заорал Беридзе.

Жиганов и Вартанов бросились к первому орудию. Ловко подбив под гусеницу валявшийся возле пушки железный лом, Жиганов освободил придавленную ногу. Вартанов, взяв Сурикова на руки, перенес его к подвалу, где лежали снаряды и, разорвав индивидуальный пакет, начал бинтовать ему голову. Жиганов вскрыл армейским ножом хромовый сапог командира, освобождая поврежденную ступню. Из‑за полуразвалившейся стены появился санинструктор. Сухопарый, с рассыпанными по всему продолговатому лицу веснушками, он с отчаянием махнул санитарной сумкой и, ни к кому не обращаясь, проговорил почти плача:

— Два орудия, сволочи, вместе с расчетами. И перевязывать некого.

— Это ты про что? — Поднял на него глаза Жиганов.

— Про вторую батарею. Навалились на нее до десятка танков. Два фланговых орудия раздавили гусеницами. Из третьего лейтенант Бунин вместе с одним уцелевшим наводчиком в упор расстрелял три фашистские машины, а четвертая — пулеметной очередью срезала их.

— А танки?.. Танки не прошли?.. — Открыв глаза, тихо спросил Суриков.