Нобис, который стоял и слушал со своей обычной презрительной улыбкой, холодно возразил:
— Нет, синьор.
— Ну тогда садитесь, — сказал учитель. — Мне жаль вас. Вы — мальчик без сердца.
Казалось, что разговор на этом и кончился, но Кирпичонок, который сидит на первой парте, повернул свою круглую голову к Нобису, который сидит на последней, и состроил ему такую чудную и смешную «заячью мордочку», что весь класс громко расхохотался.
Учитель сделал Кирпичонку замечание, но сам вынужден был отвернуться, чтобы скрыть от мальчиков улыбку. Нобис тоже улыбнулся, но довольно-таки кисло.
Раненый рабочий
Нобис и Франти — достойная пара. И тот и другой остались совершенно равнодушными во время события, которое произошло сегодня утром у нас на глазах.
Мы вышли с моим отцом из школы и остановились посмотреть, как малыши из второго класса, опустившись на колени, терли лед своими накидками и беретами, чтобы он стал еще более скользким и гладким. Вдруг мы увидели в глубине улицы толпу, которая быстро приближалась к нам. У людей были серьезные и как будто испуганные лица, и они говорили вполголоса. В центре шли трое полицейских, а вслед за ними двое мужчин несли, носилки.
Мальчики сбегались со всех сторон. Толпа приближалась. На носилках лежал человек с бледным лицом, голова его свешивалась на одну сторону, волосы были спутаны и окровавлены, и кровь текла у него изо рта и из ушей. Рядом с носилками Шла женщина с ребенком на руках. Она, как безумная, всё время кричала:
— Он умер! Он умер! Он умер!
Вслед за женщиной шел мальчик с сумкой под мышкой и плакал…
— Что случилось? — спросил мой отец.
Один из стоявших рядом людей ответил, что это каменщик, который во время работы упал с четвертого этажа. Люди с носилками на минуту остановились. Многие в ужасе отворачивались. Я видел, как учительница с красным пером на шляпе поддерживала учительницу первого класса, которая почти потеряла сознание.
В ту же минуту я почувствовал, что кто-то толкнул мен под локоть, — это был наш Кирпичонок, бледный и весь дрожащий. Он наверное вспомнил в эту минуту о своем отце, и тоже подумал о нем. Я-то сижу в школе со спокойным сердцем, зная, что мой отец дома, за своим столом, и не подвергается никакой опасности. Но ведь многие из моих товарищей всё время помнят, что их отцы работают высоко на мосту или у колес громадной машины и что одно движение, один неверный шаг могут стоить им жизни! Кирпичонок смотрел, смотрел и дрожа всё сильней и сильней, так что мой отец заметил это и сказал:
— Иди домой, мальчик, возвращайся сейчас же к своему отцу, и ты увидишь, что он здоров и благополучен, иди же!
И Кирпичонок пошел, оборачиваясь на каждом шагу. Тем временем толпа снова двинулась, и женщина опять закричала раздирающим душу голосом:
— Он умер! Он умер! Он умер!
— Нет, нет, он не умер, — говорили ей со всех сторон, но она ничего не слушала и продолжала рвать на себе волосы.
Вдруг я услышал чьи-то возмущенные слова: «А ты еще смеешься!» — и увидел, что какой-то бородатый мужчина смотрел прямо в лицо Франти, который не переставал улыбаться и потом дал ему такую пощечину, что берет слетел с него на землю.
— Шапку долой, негодяй, — сказал незнакомец, — когда мимо проносят раненого рабочего!
Узник
Это самое удивительное из всего, что случилось у нас за весь год! Вчера утром мой отец взял меня с собой в окрестности Монкальери, посмотреть дачу, которую мы хотим снять на лето, так как в этом году мы не поедем в Кьери.[25] Оказалось, что человек, у которого были ключи от дачи и который служил секретарем у ее владельца, был раньше учителем. Он показал нам дом, а потом провел нас в свою комнату, где дал напиться. Там на столике среди стаканов стояла причудливо вырезанная деревянная чернильница в виде конуса.
Заметив, что мой отец смотрит на нее с интересом, учитель сказал:
— Эта чернильница мне очень дорога; если бы вы только знали, синьор, историю этой чернильницы! — И он рассказал нам следующее.
Несколько лет тому назад он был учителем в Турине, и целую зиму ему пришлось давать уроки заключенным в судейской тюрьме. Уроки проходили в тюремной церкви. Это было круглое помещение, где в высоких голых стенах были проделаны маленькие квадратные окошечки с двумя перекрещивающимися железными прутьями, и за каждым из этих окошечек находилась крошечная камера.
Учитель давал урок, расхаживая по холодной и темной церкви, а ученики стояли, прижавшись к окошечкам, упирая тетради в железные прутья, и в темноте видны были только их лица, худые и хмурые, с всклокоченными бородами и неподвижными глазами.