Сердце Агрессора

Вскоре я отвоевал коридор. Попасть отсюда на улицу было делом пустяковым. Я выбил дверь, распугал какую–то парочку и с разбегу выпрыгнул в окно. Карниз второго этажа не так уж и высоко от асфальта, но я все же вывихнул ногу, исцарапался и потерял невезучую обувь.

Уже нажимая на педаль газа в машине, я увидел выбегающих из дверей публичного дома гангстеров. Стрелять они почему–то не стали. Стало понятно, что Сэм почему–то очень обиделся, и теперь нужно жить очень осторожно… с оглядкой. Или вообще не жить.

Уже из машины я позвонил Токугаве и рассказал о разговоре с мутантом.

— Еще не хватало нам войны с мафией… Ну да ладно, игра стоит свеч. Ищи Берта, — сказал босс.

Я не стал спорить. Немедленно отправился домой переодеваться, принимать душ и обедать. В конце концов, я начальник полиции города или нет! Черного притащат в комендатуру мои парни. Приказ уже отдан.

Берт:

— Тебя били в комендатуре? — услышал я хрип Трехпалого Сэма, только–только открыв глаза.

Ответить оказалось труднее, чем сначала показалось. Запекшаяся на разбитых губах кровь не давала открыть рта, и все попытки это сделать отдавались болью в глубине черепа.

— Промойте ему губы, — приказал горк, а его приказы обычно исполняются.

— Тебя били? — повторил вопрос Сэм, через минуту.

— Нет, поили водкой, — крикнул я.

— Что он шепчет? — спросил гангстер кого–то.

— Он сказал, что его поили водкой и не били, — ответил этот кто–то.

— Все шутишь, Берт. Дошутишься… Ты сказал им все, что они хотели?

— Да, черт возьми! Попробовал бы я промолчать, если меня допрашивали в конторе Кэна!

Сэм нетерпеливо повернулся к переводчику.

— Его допрашивали у Кэна, он все им сказал.

— Где Реутов? Скажи теперь мне…

Силы быстро оставляли меня. В глазах поплыли разноцветные пятна, но от Сэма не так–то уж легко отделаться. Переводчик совсем низко склонился ко мне и переводил мой крик–шепот:

— Реутов шел по старой дороге к Ла Леграну. Он хочет дойти до Хоккай–до.

Сэм удовлетворенно хрюкнул. Мерзкая тварь!

— Я заплачу за твое лечение, Берт! — этот слизняк ждал благодарности. Что ж, я моргнул ему. Он еще раз хрюкнул и продолжил:

— А когда ты выздоровеешь, я дам тебе пистолет. Ты убьешь Ранги и найдешь Реутова. Живой или мертвый, он должен оказаться у меня… Ты плачешь, Берт?! Плачь, плачь, парень. Я знал, что мы поймем друг друга!

— Эх, Сэм, Сэм. Как ты можешь понять меня. Ты выродок, вечно мстящий людям за то, что ты горк. Я плачу потому, что мне до смерти надоели твои ящерьи глаза и мерзкие лапы. И я так хочу, чтоб меня оставили в покое, что готов был бы разрядить в тебя твой поганый пистолет, если бы был уверен, что на этом все кончиться… — вот, что я мог бы ответить Сэму, но не стал этого делать.

Он меня все равно не услышит, да и зачем? Жизнь дороже.

4. Ларри:

Все люди в чем–то похожи друг на друга. Во всех человеческих поселениях есть улицы и площади. На этом сходство Хоккай—До с другими селениями заканчивалось.

Причудливые дома вдоль извилистых узеньких улочек. Маленькие, тесно заставленные лавками с продающейся пищей, площади. Толпы не обращающих на жару никакого внимания людей.

У хоккайдцев был хороший повод не обращать внимания на жару — они могли посмотреть на нас. Представляю себе такую живописную троицу. Гигант Реутов, с высоты своего двухметрового роста гордо оглядывающий копошащуюся у его ног толпу монголоидных горожан. Мичи, в рваной городской одежде семенящая за Реутовым. Я, в не менее рваной одежде…

Хоккайдцы не особо любят гостей. В Тростниковом Аду их охотники стараются не встречаться с охотниками из Ореховой долины. Живут в Хоккай—До только люди монголоидной расы. Ни одного горка или негра. И только один белый — комендант. Поселок каждый вечер отсылает в город положенное количество продуктов и шкур, а больше от них ничего и не требуют.

Мало кто из жителей Ореховой долины может похвастать, что был в Хоккай—До. Да и те рассказывают какие–то сказки. Им, правда, особо не верят, но желание туда попасть пропадает у многих.

У хоккайдцев свой язык, своя история, свои традиции.

Если весь городок похож на копошащийся рассветный лес, то их порт мне вообще не с чем было сравнить. Мы так и не подошли бы к причалам из–за сверхтолпы, но Реутов не привык останавливаться перед столь незначительными на его взгляд трудностями. Он подхватил нас обеих на руки и пошел. Он шел совершенно прямо. Ему приходилось крушить все на своем пути, пока люди не поняли и не начали уступать дорогу. Порт чуть не взорвался резкими гортанными криками возмущенного люда, но смелых настолько, чтобы что–то сказать этому человеку–тарану не нашлось. Так мы и дошли до причалов под приветственную ругань узкоглазых туземцев.

Реутов подошел к одной из лодок, и что–то сказал на местном языке сидящему там человеку. Мы с Мичи сидели на предплечьях гиганта, разинув рты от удивления. Абориген удивился не меньше нашего, но быстро оправился и затараторил, махая рукой в сторону стоящего у края портовой площади дома. Реутов кивнул, и мы с Мичи поехали в указанном туземцем направлении. Меня заедало любопытство: