Сердце Ангела. Преисподняя Ангела

Я достал из сейфа свой дипломат и уже застегивал пальто, когда зазвонил телефон. «Междугородняя служба. Вас вызывает Корнелиус Симпсон. Звонок за ваш счет». Я сказал девушке, что согласен все оплатить. На том конце раздался мужской голос:

– Мне горничная передала, что вы звонили. Ей показалось, что дело срочное.

– Вы – Корнелиус Симпсон?

– Он самый.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов о Джонни Фаворите.

– А что за вопросы?

– В последние пятнадцать лет вы его видели?

Симпсон рассмеялся.

– В последний раз я его видел на другой день после Пёрл-Харбора.

– А что тут смешного?

– Ничего. С Фаворитом скорей плакать надо.

– Так что ж вы смеетесь?

– А вот как раз чтобы не плакать. Когда он ушел, знаете, во сколько мне это влетело? Чем рыдать, лучше уж посмеяться… Так что вам нужно?

– Я пишу статью для «Лук» о забытых певцах сороковых годов. Джонни у меня первый в списке.

– А я его изо всех списков вычеркнул.

– Вот и хорошо. Если бы я разговаривал только с теми, кто его любил, статья получилась бы скучная.

– А его никто не любил.

– Может, вы мне расскажете, что у него было с Евангелиной Праудфут? У него же была какая-то из Вест-Индии?

– Понятия не имею. В первый раз слышу.

– Вы знаете, что он занимался вуду?

– Это куклы, булавки и прочая дребедень? Может быть. С него станется: он вечно с какой-то чертовщиной носился.

– То есть?

– Ну, например… А вот был случай. Мы были на гастролях – где, уже не помню – так вот, я смотрю, он на крыше голубей ловит. С такой сеткой еще, как собачник из мультиков. Ну, я подумал, мало ли, может, ему кормежка в отеле не нравится. Потом отыграли, захожу к нему в номер, а у него этот голубь лежит на столе, весь разрезанный, и он у него в кишках карандашом копается.

– Что за бред?

– Вот и я его спросил. Он сказал какое-то иностранное слово, я сейчас не помню уже. Я ему: переведи, а он говорит, что это гадание. Якобы в Древнем Риме так жрецы гадали.

– Что-то больно на черную магию смахивает.

Паук засмеялся.

– Точно. Не одно, так другое: то кишки эти, то йога, то еще чаинки какие-то, гадалки – черт-те что. У него еще кольцо было золотое, толстенное, с какими-то еврейскими надписями. Сам-то он вроде не еврей был.

– А кто?

– А черт его знает. Розенкрейцер какой-то. Он еще с собой череп возил в чемодане.

– Человеческий?

– Одно время и человеческий был. Якобы из могилы какого-то типа, который десять человек убил. Джонни говорил, что он ему силу дает.

– Похоже, он вас разыгрывал.

– Может, и так. Хотя ведь он перед каждым концертом часами на него пялился. Многовато для розыгрыша.

– А вы не знали Маргарет Крузмарк?

– Маргарет… как вы сказали?

– Невесту его.

– А-а, это из высшего общества? Видел пару раз. А что?

– Какая она была?

– Красивая. Молчала все время. Знаете, такие девушки бывают: смотрит в глаза и молчит.

– Я слышал, она гадала хорошо.

– Может быть, не знаю. Мне, по крайней мере, она ничего не нагадала.

– А почему они разошлись?

– Понятия не имею.

– А старые друзья? Есть кто-нибудь, кто все это знает?

– Да говорю же: не было у него друзей. Только череп разве.

– А Эдвард Келли?

– Не слышал. Был один Келли в Канзас-Сити, на фортепьяно играл, но Фаворита тогда и в помине не было.

– Ну, спасибо за разговор. Вы мне очень помогли.

– Не за что.

На этом мы распрощались.

Глава 19

Объезжая выбоины, я добрался по Вестсайдскому шоссе до Сто двадцать пятой улицы и покатил на восток, мимо гостиницы «Тереза», мимо гарлемских кинотеатров «Риальто» и «Аполлон», пока не выехал на Ленокс-авеню. Неоновая вывеска в витрине аптеки мисс Праудфут была погашена. Окошко на входной двери закрывала длинная зеленая штора, а к стеклу липкой лентой была приклеена картонная табличка: «Сегодня аптека не работает». Действительно, все заперто, и ни гласа, ни воздыхания.

Я обнаружил телефон в соседней забегаловке и поискал в справочнике номер Епифании, но там значилась только аптека. Я позвонил, но никто не ответил. Тогда я нашел телефон Эдисона Свита, набрал первые четыре цифры, но передумал. Лучше нагрянуть без звонка: так больше шансов его разговорить. Спустя десять минут я припарковал машину на Сто пятьдесят второй улице как раз напротив его дома.

У подъезда молодая женщина с двумя ревущими отпрысками у ног рылась в сумочке в поисках ключа, одновременно удерживая пакет с покупками.

– Вам помочь? – спросил я и подержал ей пакет, пока она открывала дверь.

Женщина жила на первом этаже. Я отдал ей ее покупки, она поблагодарила меня с усталой улыбкой. Дети шмыгали носами, вцепившись в ее пальто, и таращились на меня снизу карими глазищами.

Я поднялся на третий этаж и, удостоверившись, что на площадке никого нет, нагнулся изучить конструкцию Ножкиного замка. Выяснилось, что дверь не заперта. Я поддал ее ногой, и моему взору предстала стена, с ярко-красным пятном, как на тестах Роршаха. Может, и краска, конечно, но что-то не похоже.

Я попятился и спиной навалился на дверь. Щелкнул замок.