С-с-сыш… а-а-а! — вот задница Владетеля, а о лучниках на площадке башни он и позабыл. А они, между тем, спустились по лестнице и собрались, похоже, атаковать его с тыла. Но Линдэ, как всегда, оказалась на высоте и отработала по угрозе метательными ножами. Жестко. Насмерть. Вопросы насчет захвата языков никогда для шейкарок на первом месте не стояли… А в следующее мгновение в башню вломились бойцы его личной охраны, которых они оставили у поворота горной тропы. Ну, захотелось ему побыть в тесном кругу, с сыном и шейкарками, даже корзину с продуктами с собой взял… кто ж знал, что в башне уже успели засесть какие-то уроды?
Спустя минуту все было кончено. Грон едва успел рявкнуть:
— Живыми брать! — как все и закончилось. Впрочем, живыми взяли всех. Ну, из тех, кто оставался в живых к тому моменту, когда в башню ворвались бойцы личной охраны принца-регента. Правда, некоторые оказались… скажем так,
— Папа, папа, а ты их всех убил?
Грон подхватил сына на руки и прижал к себе.
— Нет, мальчик мой, никого я не убил. Все, с кем я дрался — живы. Но почти все ранены. Им сейчас… м-м-м… оказывают помощь. Давай пока туда не пойдем.
— Хорошо, но… — в этот момент из башни раздался дикий вопль. Все бойцы его личного конвоя были обучены методам полевого допроса, но, Владетель их разбери, можно было бы заткнуть пасть допрашиваемому хоть каким-то кляпом! Да хоть его собственной портянкой. Ну что за бестолочи!
Югор слегка побледнел.
— А-а почему… — испуганно начал он. Но Грон, бросив уничтожающий взгляд на показавшегося в дверях десятника конвоя, который виновато развел руками, поспешно прервал его.
— Ну, я же тебе сказал, что многие ранены. И кое-кто серьезно. А ты уже наверное знаешь, что когда лекарь оказывает раненому помощь — это бывает очень больно.
— Почему? — удивленно посмотрел на него Югор.
— Потому что иногда, если из раны надо достать стрелу или застрявший в кости нож, приходится разрезать кожу и мышцы. И глубоко. Как ты думаешь — это больно? — спросил Грон, серьезно посмотрев сыну в глаза. Тот ответил не сразу, а сначала поднял ладошку и внимательно посмотрел на нее, потом второй ладошкой попытался ущипнуть себя за ладонь, сморщился, потом вновь посмотрел на отца и кивнул.
— Да, папа, я думаю это больно.
— Ну, вот видишь, — нейтрально отозвался Грон, не став углубляться в тему.
— А-а-а… я могу посмотреть? — мальчик мотнул головой в сторону башни. Грон задумался. Кто его знает, сколько провозятся с допросом. Впрочем, вряд ли долго. Серьезно раненных бандитов было всего двое, а остальных можно и не допрашивать здесь. Так даже и лучше. Для бойцов конвоя допросы все-таки не слишком привычное занятие — точно где-то накосячат, так что лучше отдать пленных в руки профессионалов. А эта парочка все равно долго не протянет.
— Хорошо. Но только тогда, когда все оттуда уйдут. Договорились?
Сын просиял и торопливо закивал головой.
— Теперь беги к тете Эмальзе, а я пойду, всех потороплю, хорошо?
Югор насупился, окинул шейкарку сумрачным взглядом и пожаловался:
— Я из-за нее ничего не увидел. Она меня крепко держала и не давала высунуться и посмотреть.
Грон рассмеялся.
— Ну не обижайся. Это я виноват. Я велел ей так сделать.
— Ты? — удивился мальчик.
— Ну да. Я боялся, что бандиты начнут стрелять по тебе и попадут, прежде чем я успею их остановить.
Югор задумался, потом тяжело вздохнул и тихо прошептал:
— Как в маму, да?
И Грон почувствовал, как у него в горле образовался горький комок. Несколько мгновений он боролся с ним, а затем прижал сына к себе, взъерошил ему волосы и тихо прошептал:
— Да, как в маму…
У Орлиного гнезда они задержались еще на полтора часа, дожидаясь прибытия специалистов из службы Шуршана с ним во главе. Их вызвали почтовым голубем. Грон не стал множить сущности сверх необходимого и организовал голубиную почту по примеру действующей таковой во французской армии XIX века.