Сердце Башни

Грон задумчиво кивнул и замолчал. А затем медленно спросил:

— Поправь меня, если я ошибаюсь. До сих пор ничего такого никогда не случалось? Ну, чтобы твари пущи были как-то, хотя бы примитивно, управляемы. Только если Владетелями. Но и про них обычно говорят, что твари просто не нападают на них и их Бездушных. И все. А любые… м-м… скажем так, контролируемые воздействия всегда осуществлялись только Бездушными? Твари же просто жили в пуще, иногда покидая ее по каким-то причинам, но при этом всегда демонстрировали просто неконтролируемую жажду убийства.

Гаруз задумался, потом почесал давно не мытые сальные волосы, потер лоб, и осторожно ответил:

— Ну да, как-то так, онотьер. Хотя слухи разные ходят. Поговаривают, что на юге что-то такое было. Но там мутно все. Есть вариант, что это брат погибшего эмира постарался, а представили, что тварь. Потом в одном из северо-восточных Владений Владетель вроде бы как-то натравил подобную тварь на какого-то герцога. Хотя и там не все так просто. Может, и не натравливал, а просто специально подпитал, чтобы тварь оказалась гораздо сильнее, чем могла бы быть к тому моменту без этой подпитки. Герцог-то на нее охотиться поехал. Думал — она уже на последнем издыхании. А оно вишь как вышло…

Грон усмехнулся. Если нет никаких близких совпадений, то как раз об этом случае он знал куда больше Гаруза.

— Ладно, иди уж спать, и… спасибо за работу.

— Не за что онотьер, — улыбнулся тот. — Сами ж так учили.

Когда за Гарузом закрылась дверь, Грон еще некоторое время молча сидел, размышляя над услышанным, а затем протянул руку и коснулся шнура со звонком. Через пару мгновений в приоткрытую дверь просунулась голова секретаря.

— Пригласи ко мне графа Эгерита и королевского казначея.

— Да, ваше высочество! — почтительно отозвался тот и исчез. А Грон вздохнул. Что ж, пожалуй, можно считать, что место, где скрывается Черный барон, обнаружено. Вот только легче от этого не стало. Если он сумел пробраться через Запретную пущу и добраться до башни Владетеля, то это делало его куда опаснее, чем в то время, когда он был правой рукой короля Насии. Не говоря уж о том, чем он вообще мог бы стать… Тут принц-консорт Агбера оборвал себя, не желая даже мысленно произносить пришедший ему в голову вариант. Уж больно он был страшен.

Грон встал из-за стола и подошел к окну. Некоторое время он смотрел на город. А потом вздохнул и прошептал:

— Да уж, пожалуй, мне все-таки придется заняться исполнением желания Батилея…

4

— Ну что? Идут?

— Да, старейшина, — проорал молодой шейкарец, забравшийся на высокий скальный зуб. — Идут и много. Целые колонны. Разодетые, как радужные снеки. А флагов-то…

— Ладно, хватит пялиться, слезай вниз, — сварливо буркнул Нушвальц и поправил лежащий на плече увшанце. Потом обернулся, посмотрел на стоявших за его спиной мужчин и женщин и горделиво выпятил грудь. Семь сотен мужчин и сто сорок женщин. Объединенное войско пяти племен. Лучшие бойцы!

Все началось три недели назад с приезда Линдэ. Дочка добралась до родного дома, когда семья обедала — сам Нушвальц, три его жены и двое младших детей. Шестеро старших уже имели свои семьи и жили отдельно. А две средних дочери были в Агбере. Ну, он так думал…

Линдэ вошла, гордо держа голову.

— Здравствуй, отец!

Нушвальц замер с ложкой поднесенной ко рту. Пару мгновений он недоуменно рассматривал дочь, а потом сердито бросил ложку в общий котел, из которого, по традиции, вся семья ела фоншон — блюдо, сделанное из выдохшегося молодого вина и засохших хлеба и сыра. И вот эти почти испортившиеся ингредиенты, соединенные в одном блюде, образовывали вполне себе съедобную смесь, считавшуюся одним из национальных блюд горцев.

— Вот ведь шебутная — даже поесть спокойно не даст! — впрочем, всем было понятно, что на самом деле старый шейкарец очень рад видеть дочь и только играет в недовольство. Уж за этим-то столом старейшину знали, как облупленного.

— Все такой же ворчун, — усмехнулась Линдэ, обнимая отца. Тот в свою очередь также обнял дочь, обхватив ее своими крупными, мозолистыми ладонями, а затем отодвинул от себя и окинул ее придирчивым взглядом.

— Еще не понесла? Не дело это такой сильной и здоровой девке пустой ходить. Внуков хочу! У тебя такой мужик — а ты все еще пустая. Если бы твоя мать так себя вела — тебя бы не было. И кто передо мной в таком случае сейчас вертел бы попой?

Линдэ насупилась и резанула отца злым взглядом. Вследствие чего старейшина понял, что затронул больную тему. Очень больную. Поэтому тут же пошел на попятный.

— Ладно, дочь, садись за стол и доставай ложку. Фоншон сегодня добрый.

Линдэ молча выдернула из голенища сапога ложку, замотанную в тряпку, и опустилась на лавку рядом с отцом. Нушвальц покосился на ложку. Ишь ты — серебряная. Высоко взлетели его красавицы…