Сердце бездны

Игорь, с детства почти ненавидевший и историю, и все старые вещи, пробормотал:

— Отшельник, отшельник… Они вроде бы ничем не занимались, бездельниками были…

— О, ваш народ сильно несчастен. Вы даже забыли, что делают такие люди! Там, где они живут, нет засух и наводнений, всегда хороший урожай, мало болезней.

Артур решил, что единственный способ облегчения таких мук — побыстрее откланяться, освободить мозг от потока всех этих впечатлений. Озр тоже было необходимо подготовить свою психику к новым подобным встречам — Командору очень не нравилось, что отшельнику так легко удалось довести ее до небольшого шока. Надо определить, какие вещи еще принадлежат к этому классу явлений, и заранее адаптировать мозг к ним. Интересно, есть ли здесь еще что-нибудь совершенно невозможное, то, что ей все равно не удастся предвидеть?..

Когда космолетчики выходили из деревни, Артур сказал с надеждой в голосе:

— Здесь все же не Земля, другое солнце, другие излучения. Кто знает, каковы местные мутации?

— Законы природы везде законы природы. Даже мутанты не могут на них плевать, — провозгласил пилот, не испытывая нужды в более тщательной аргументации. Как ни странно, эти слова можно было легко продолжить мыслями Озр: на планете пахнет более серьезными вещами, чем простые генетические особенности аборигенов.

А Игорь сильно бы протестовал против этого продолжения своих раздумий.

Закат здесь был неживой. Голубо-фиолетовое зарево оккупировало полнеба но казалось, что это светит исполинская, все время мерцающая от неисправности неоновая трубка. Земного разнообразия оттенков не было и в помине (не было с точки зрения человеческого глаза). Части неба отличались только по интенсивности этого дрожащего огня. Ближе к ночи появилась гамма лилово-красных лучей, по степи зловеще пробежали последние пульсации заката — и тьма с удовольствием проглотила мир.

Распределили дежурства. Палаток, матрацев не было, и пришлось лечь прямо на теплую, остро, по-чужому пахнущую землю. Артур подумал об этом и усмехнулся: «Кстати, а как пахнет наша? Не помню. То ли не замечал, то ли еще что…» Капитан, как и все, растянулся не на такой уж колючей — это выяснилось опытным путем — траве. И смотрел в звезды — пристальные, огненные глаза неба. Но они не казались ему глазами — так их воспринимала Озр, в полном соответствии с одним из ходячих суеверий Десанта. Когда постоянно встречаешь массу ненормального и самым понятным из него оказываются электромагнитные, гравитационные и вакуумные организмы,[54] поневоле встаешь перед выбором: либо сузить понятие жизни до белковых структур (и некоторые Десантники действительно считали себя мертвой материей), либо расширить его до бесконечности… Термин «псевдожизнь» успокаивал дураков, но на большее не годился; либо — либо, живое — неживое…

Между ночью и людьми ничего не было — никакой туристской автоматики, никаких стен. И землянам ночь казалась чарами чужого мира, колдовством, несвойственным Земле… Озр привыкла видеть планеты вот так, лицом к лицу — и в тьме, ветре, шепоте степи видела только новую, одну из бесчисленных волн Бездны… Командор не могла понять все эти миры — и те не могли понять ее. Таким отчуждением принято хвастаться в компаниях Десантников. И очень неприлично говорить о том, что иногда, вот в такие минуты, отстраненность может начать истончаться, трансмутироваться…

Время дежурства Озр кончилось. Она встала с земли, на которой сидела, и разбудила еле-еле уснувшего Игоря. В ответ на его выразительные вздохи с насмешливым состраданием посоветовала держать нервы под контролем и легла.

Перенакачанным стимуляторами клеткам нужно всего пять часов сна в неделю, и их можно запасти впрок. Командор подумала, что это разумно сделать сейчас на всякий случай. Она оставила обычный (то есть обширный) набор «сторожевых пунктов». И отключила свой мозг.

Игорь сидел, вертел в руках какую-то местную былинку и боролся с желанием пожевать ее. И жалел о костре — его свет наверняка смог бы отпихнуть ночь на несколько метров. (А сейчас и такой мизер был бы непередаваемым благом.)

— Здравствуй… — Тихий, ласковый голос сказал это на местном языке. Пилот по-кошачьи, в движении разворачиваясь лицом к женщине, вскочил на ноги, приготовившись к драке. В этот момент недоостывшее ночное небо будто лопнуло, освободив малиново-золотые полотнища северного сияния. Они перемигивались — как индикаторы исполинской машины. И на фоне этого яркого, неверного света стояла…

Она была высокой, гибкой, соблазнительной. Крохотная туника, похоже белая днем, меняла цвета вместе с небом. На темных, блестящих волосах до пояса тоже играли подобия всполохов. Полные губы казались почти коричневыми. И — что тоже крайне важно — при таком освещении ее нельзя было отличить от землянки-европейки.

(Командор безмятежно спала — ее обволокло поле, блокирующее поступление к ней всех нежелательных сигналов среды.)

Смех — звонкий, тоже малиновый.

— Ты думаешь, я брошусь на тебя с когтями, расцарапаю лицо? — Свет на мгновение ставший грубо-золотым, облил юное, совсем беззаботное лицо.