– Вы понимаете, я тоже не в сильном восторге от этой идеи, – проговорил за дверью Борис Евсеевич, – но вы же знаете, наше начальство, его хлебом не корми, дай перестраховаться! Спрашивают: ваше изделие сделано по чертежам с грифом «сов. секретно»? Да. Значит, оно ни в коем случае не должно попасть в руки вероятного противника.
– Думаю, начальство скорее боится, чтобы «американы» в случае чего убожества нашего не разглядели.
– Ну, вы этого не говорили, я этого не слышал.
– Но вы же понимаете, Борис Евсеевич, устанавливать АПО на наше изделие – значит тратить время. Время и еще раз время! Мы сорвем выполнение постановления ЦК партии и Совета министров о полете человека в космос в этом году!
– Константин Петрович, система отлично отработана, а установить ее на изделие – дело нескольких дней.
– Вы прекрасно знаете, Борис Евсеевич, что не нескольких дней! Совсем не нескольких! Чтобы вписать ее в уже существующий «Восток», надо, по сути, менять всю компоновку изделия. Это месяцы работы!
– А что, вы думаете, я могу сделать? Это не моя идея.
– А мне так кажется, что ваша, Борис Евсеевич, именно ваша! Вы хотите быть, извините, в каждой бочке затычкой и теперь приревновали: как это «Восток» полетит без ваших систем!
– Вы, простите, Константин Петрович, ерунду говорите, полную ерунду!
Владик еле успел отскочить от двери и отвернуться, как из нее выскочил разъяренный Черток.
Выждав минут пять, чтобы Феофанов успокоился после горячего спора, Владик зашел в кабинет.
– Что у тебя? – буркнул, едва подняв голову от эскиза, Константин Петрович.
Владик, слегка смущаясь, напомнил, что он пребывает в очередном отпуске, и потому попросил спустя неделю отозвать его телеграммой на службу. «Что, укатала жизнь семейная?» – понимающе усмехнулся начальник сектора «Ч». «Не только, – покраснел Владик. – По работе скучаю. Сейчас ведь у нас начинается все самое интересное». – «Это ты прав. Могу прямо сегодня тебя здесь оставить». – «Хотелось бы, но, увы, мне надо обязательства перед семьей выполнить. К своим в Энск их отвезти». – «Ну, тогда валяй, – и Константин Петрович сделал пометку в перекидном календаре. – Через неделю вызову тебя, так и быть».
А на лестничной площадке Владик, как часто бывало, пересекся с курякой Флоринским. Тот воскликнул: «Здорово, дорогой!» – и облобызал колючими усами. Потом, понизив голос, стал рассказывать, как ездил на Балхаш испытывать парашютную систему будущего спускаемого аппарата:
– Антонов нам дал огромнейший свой самолет «Ан-12». Пять раз мы с него
– А это что у вас? – Владик указал на белесую точку на носу Флоринского. Тот засмущался, потер нос, отчего перепачкался пеплом.
– Да, понимаешь, обморозился. Холодина там страшная, все время минус тридцать, ветрище! А работа сплошь на открытом воздухе: пока погрузишь шарик в «Ан», а потом, после сброса, пока найдешь его в степи, организуешь эвакуацию, снова на аэродром притаранишь – и все на ветру. И что характерно: у летчиков – спирта не допросишься. Говорят, нету у нас. Не держим-с. Жмоты. Пришлось мне самому Королеву в Подлипки звонить, чтобы бидон прислал.
– И Королев прислал?
– Прислал. Ворчал, но прислал. Но сперва, прежде бидона, начальник твой туда прибыл, Феофанов. Страшно смотреть на него было: в ботиночках, с бумажными носочками, без, пардон, кальсончиков. Я уж ему «инкубаторы» надыбал…
– Что надыбали? – не понял Владик.
– «Инкубаторами» мы штаны на вате называли. Унты ему выдали. Сберегли, короче, для прогрессивного человечества… А в последний сброс решили собачек в спускаемый аппарат посадить. Кто его знает, думаем, может, это нам со стороны кажется, что все нормально с шариком, а на деле там перегрузки чрезвычайные или удар о землю сильнейший. Ну, посадили кабысдохов, сбросили, и… – Юрий Васильевич сделал артистическую паузу.
– Парашют не раскрылся? – ахнул Иноземцев.
– Нет, слава богу! Но шарик закатился куда-то по степи, пару часов его в снегу искали. Собачки были очень недовольны, чуть от холода не околели… Ладно, прости, дорогой, мне пора бежать – работы сейчас, сам знаешь, выше крыши.
Владику даже уходить из ОКБ не хотелось, настолько интересно было то, чем они сейчас занимались, – но, делать нечего, звал долг перед семьей.