Галя вздрогнула, как от удара, покраснела, глаза ее сузились. Иноземцев подумал – когда уже вырвалось: сейчас она станет все отрицать, или оправдываться, или просить прощения. Но нет, жена даже не начала выигрывать время, расспрашивая, почему он так решил. Напротив, очень спокойно, но глядя в сторону, сказала:
– Да. Я встречалась с другим. Он и вправду генерал. Хороший человек. А что я должна была делать? Я все время одна. Ты на работе, и днем и ночью. Он в свое время помог мне. Можно сказать, спас. Это было еще до того, как ты мне предложение сделал. А потом он помог моему аэроклубу. И теперь помог мне. Вот, устроил в хороший роддом. Да, мне пришлось – действительно пришлось – принимать его ухаживания. Я не могла просто послать его куда подальше. Не находила в себе силы. Он хороший, милый. И относился ко мне, как будто бы он мой отец. А я его дочка. Ты же знаешь, у меня никогда не было отца. Точнее, я его не знала, он на фронте погиб… Да, я понимаю, тебе его участие в моей жизни неприятно. Как и мне. Но поверь, Владик: теперь все кончено. Его больше со мной рядом не будет. Мы уедем теперь далеко-далеко.
Владик простонал и сжал голову руками. Она встала из-за стола, подошла к нему и погладила по голове. Он судорожно обнял ее за бедра и уткнулся головой в живот. «Пойдем», – она подняла его, взяв за руку, и повела, как маленького, к кровати.
Мало ли что собиралась предпринять Галя! Генералу Провотворову совершенно не хотелось ее отпускать. Она ему нравилась – всем. Не только молодостью. Молодость – конечно, важный ресурс, значимый (думал он). Чужая юность напитывает тебя энергией, бодростью, как живая вода. Хочется вдобавок и самому соответствовать. Провотворов, кстати, снова взялся за зарядку, которую забросил, когда умерла жена. Начал бегать кроссы, ходить на лыжах, принимал ледяную ванну. И это все – ради нее. Но ему нравился, разумеется, далеко не только ее юный возраст. Мало ли у него было расцветающих официанток, телефонисток, санитарок – еще с войны и со времен, когда была жива супруга! А теперь, когда он овдовел, молодые деятельницы «службы бэ» (как он называл буфетчиц и прочий обслуживающий персонал) в очереди стоят, чтобы в постель к нему запрыгнуть и впоследствии охомутать. Но они сейчас были ему не нужны. Или если нужны, то в самой низменной степени – как говорится, похоть почесать. Галя – не такая. Умная, образованная, яркая, целеустремленная, ладная (в том смысле, что в ладу со своей головой и мыслями). Этот ее шибздик, мальчишка-инженер Иноземцев, совершенно ее не стоит и не заслуживает.
«И я сделаю все, чтобы ее добиться, – думал генерал. – Чтобы она была моей. Она сказала, что больше не хочет меня видеть? Ну, это типичная послеродовая горячка. Неизвестно, где Галя будет жить, а на работу теперь долгое время не выйдет? Что ж, надо подумать, как обойти эту сложность. В случае чего привлечем друзей и знакомых из ДОСААФ, армии, из партийных органов наконец. Найдем пташку и вытащим из ее семейного гнезда!»
Мальчика в итоге назвали Юрой. Имя выбрал Владик, даже не спрашивая больше Галю. Взял паспорта их обоих, роддомовские документы, поехал в загс и выправил свидетельство о рождении. Когда имя пришло в голову, подумалось: ни одного подлеца Юры я в жизни своей не встречал, все вроде достойные люди. Например, Флоринский. Вспомнился также улыбчивый парень из спецотряда № 1 ВВС – как его фамилия, Гагарин, что ли? Тоже Юра. И сразу видно, хороший человек.
Когда его сын Юрий Владиславович вырастет, он будет кое-кому из особо близких друзей рассказывать, что его назвали в честь Гагарина. С ним принимались спорить: «Как это может быть?! Гагарин слетал двенадцатого апреля шестьдесят первого. А ты в марте шестидесятого родился. О Гагарине тогда не ведал никто!» – На что Юра важно отвечал (как правило, разговор заходил, когда он был подшофе): «А мои родители были знакомы с космонавтами до того, как их запускали». Ему мало кто верил.
Подошло время отъезда в Энск. Перед путешествием Владик, наевшийся семейной идиллией до краев, под предлогом получить отпускные поехал на работу в Подлипки. Когда пришел к кабинетику непосредственного начальника Феофанова, тот оказался не один. Из-за двери доносились отголоски горячего спора. В одном из голосов Иноземцев безошибочно угадал хозяина кабинета Константина Петровича:
– Зачем, зачем, скажите мне на милость, на наш «Восток» ставить систему аварийного подрыва? Что там такого особенного, что не должен видеть вероятный противник? Кресло? Иллюминаторы? Катапульта? А? Скажите, Борис Евсеевич?
«Начальник с Чертоком ругается», – смекнул молодой инженер и даже догадался о сути спора: он слышал, что на беспилотные варианты будущего «Востока» решили ставить систему аварийного подрыва (или АПО): а вдруг спускаемый аппарат сядет не в заданном районе? Вдруг упадет на территорию врага или в третью страну (а оттуда его перебросят в США)? Иноземцев догадался: Феофанов выступает категорически против АПО, а заместитель Королева Черток – за.