Сердце бога

– Конечно, есть, – просто молвил Пайчадзе и вынул из кармана пиджака стариннейшую записную книжку в кожаном переплетике, лоснящемся от долгих лет эксплуатации. Давненько я не видывала бумажных записнушек. Я возликовала. Старик перелистал странички. Я заметила, сколь много абонентов вычеркнуты – или их фамилии обведены траурной рамкой. Наконец ветеран продиктовал мне номера Валерии Федоровны Кудимовой, в девичестве Старостиной. Это была неоценимая находка. Чувствуя, что ухватила удачу за хвост, я спросила, а не знает ли экскурсовод ее адрес. Тот секунду поколебался, но продиктовал – то был тот самый дом на Кутузовском проспекте! В третий раз пытая удачу, я осведомилась, не знает ли Георгий Михайлович, на каком кладбище мой Федор Кузьмич похоронен. И сей факт оказался отражен в кондуите бравого старичка! Он назвал мне не только кладбище – Богословское (совпало с данными из Интернета), – но и номер участка.

О подобной удаче можно было только мечтать. Я тепло распрощалась с Пайчадзе и даже погладила его холодную, восковую руку. У меня мелькнула мысль: а не послать ли мне Рыжова с его подмосковным поселком и немедленно заняться Лерой Кудимовой (Старостиной)? А также съездить на могилку экс-генерала (это тоже почему-то казалось важным)? Но потом я подумала, что обижать старичка-барда и отменять назначенную встречу будет явным свинством. И я отправилась на Белорусский вокзал и покатила в Черенково, где проживал отставник.

Поселок, где обретался подполковник в отставке, оказался старым и потому довольно разношерстным. Ведомая навигатором, я шагала по тенистой дачной улице. Лачуга и халупа вдруг сменялись форменным дворцом, за ним следовала русская изба, за которой вдруг вырастало альпийское шале. По нужному мне адресу оказался забор среднего достатка. За ним просматривался дом – довольно большой, но построенный, видать, в советские времена нехватки стройматериала: замурзанный кирпич, шифер на крыше, сваренные из арматуры решетки на окнах. Я нажала кнопку беспроводного звонка. Минуту спустя мне открыл сам хозяин Радий Рыжов – я узнала его по фотографии на сайте. Был он из той же серии, что старик Пайчадзе, – в рубашке, заправленной в брючки, с седым венчиком волос, однако бравый, подтянутый, даже худой и бодрый.

Я поздоровалась с ним – громче, чем нужно. Почему-то решила, что у отставника имеются проблемы со слухом.

Он посмотрел на меня в некотором остолбенении. Рыжов, казалось, был не в силах выговорить ни слова. Вид у него был такой, словно я оказалась привидением или восставшим из гроба призраком. Я даже подумала, что Рыжов не в себе и я вплетена в чреду его галлюцинаций. Но – нет. Поэт и исполнитель, пристально вглядевшись в мое лицо, вдруг пораженно прошептал: «Жанна?! Ты?!»

Но потом что-то понял, закрыл лицо рукой и навзрыд заплакал.

1960

Полигон Тюратам

(космодром Байконур)

Радий Рыжов

Он не помнил, когда впервые взял в руки гитару. Возможно, именно в ту свою первую зиму на Байконуре, когда при тридцатиградусном морозе дули свирепейшие ветры и на улицу лишний раз было носа не высунуть – да и что ему там было делать, на улице? Сослуживец и сосед по комнате показал ему четыре аккорда, Радий потренировался, побренчал, а потом легко спел, с начала до конца, «Ваньку Морозова»:

За что вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила.
А он ни в чем не виноват[21]

.

Сосед аж изумился, как быстро, складно и красиво у него это получилось. А что там изумляться? С голосом у Радия всегда все было в порядке, со слухом тоже, и памятью бог не обидел. Он вообще привык, что все, за что он ни возьмется, удается ему просто и легко. Спеть? На гитаре сыграть? Пожалуйста. Стенгазету нарисовать? Боевой листок? Карикатуру? Разобраться в сложной схеме? Починить, перепаять прибор? Ради бога. У него выходило все. Сперва в школе, в вузе, да и в начале службы – он просто не понимал, что остальные люди не придуриваются, у них и вправду многое не получается сделать с пол-тыка, пол-оборота, полпинка. Они – другие. И им бывает сложно разобраться, научиться. У них и с третьего, и с пятого раза не выходит что-то произвести. И они это не специально, просто – им не дано. Только после пары лет службы и нескольких скандалов с солдатами и офицерами он понял: да, люди несовершенны. И потому дивятся и даже завидуют его способностям.

Вот и в тот раз он быстро овладел гитарой и спел все песни, какие помнил. Многие почему-то наводили его на мысли о Жанне. Странно, почему. Ведь они с ней никогда вместе не пели. Да и на концерты ни разу не ходили. Разве что слушали в компаниях чужое пение. Всего пару раз – у того же Флоринского, к примеру.

Впрочем, что удивляться? В ту зиму Радию многое – почти все на свете – напоминало Жанну.