Сердце бога

Седовласый на мгновенье сбился, но парировал:

– Федор Кузьмич Старостин являлся на нашем предприятии одним из видных организаторов производства. Будучи освобожденным секретарем партийного бюро (на правах райкома), он осуществлял руководство коллективом в течение долгого периода времени, более двадцати лет. Его вклад в общие успехи того периода трудно переоценить! – А затем, словно старый робот, вновь съехал на былую программу: моторы, разработки, поставки, самолеты. Старческая ригидность – так это называлось. (Это слово я узнала еще лет в четырнадцать, во времена моей подростковой борьбы с прабабкой Лизаветой и пратеткой Фросей.)

Краем своего склеротического мозга он, вероятно, все же понимал, что меня интересует совсем другое, однако пока не выговорил запланированное, не остановился. «И все-таки расскажите мне о Старостине», – пропищала я. Пайчадзе свирепо зыркнул из-под огромных седых бровей и потащил меня к одному из стендов. Там имелась фотография мощного старикана в гражданском пиджаке, но с орденскими планками. Лицо у него, что называется, было волевое – как у советского артиста Михаила Ульянова в роли председателя колхоза. Мой добровольный экскурсовод повторил пассаж о Федоре Кузьмиче как о видном организаторе производства.

«Скажите, – попросила я, невольно входя в роль журналистки, – а вы можете рассказать о нем что-то живое? Яркое?» Старикан лишь на секунду задумался, а затем, видимо, с легкостью переключился на новую программу и вывалил на меня целый ворох воспоминаний о секретаре парткома (на правах райкома). Все они оказались похожи друг на друга как две капли воды. Например. На предприятии не удавалось наладить выпуск нового изделия, подводили смежники. Или – было трудно с детскими садами. Или с жильем для молодых специалистов. Или с постройкой загородной базы отдыха. И тогда Федор Кузьмич говорил: «Я дойду до самого…!» – тут называлась фамилия из прошлого, которую я вроде бы слышала, но которая мне ничего не говорила: «До самого Устинова… Самого Промыслова… Самого Косыгина… – и как финал-апофеоз: – Самого Брежнева…» Всякий раз парторгу Старостину удавалось настоять на своем, и заканчивался каждый эпизод его эпоса одинаково: все налаживалось, смежники переставали подводить, детские сады, базы отдыха и общежития возводились бравыми темпами.

«А о его военной биографии вы не расскажете? Ведь Федор Кузьмич, насколько я знаю, был генерал-полковником в отставке?» – прорвалась я, когда эпизоды жития Старостина окончились.

– В военные годы, – торжественно провозгласил Пайчадзе, – Федор Кузьмич был полковником, а затем генералом военной контрразведки СМЕРШ. А потом служил в органах. Поэтому за такого рода информацией вам следует обратиться в соответствующие инстанции с официальным запросом. – Слова «органы» и «инстанции» он произнес, торжественно и благоговейно понизив голос. «Ну, ни в какие инстанции я обращаться не буду», – чуть не брякнула я, но вовремя схватила себя за язычок. Вместо этого осведомилась:

– А после того как Старостин вышел на пенсию? Чем он занимался? Как поживают его дети, другие родственники?

И вот тут Пайчадзе впервые заговорил человеческим голосом. Вероятно, вопрос пенсионерского бытия и последующей скорой кончины задел его за живое.

– Федор Кузьмич, конечно, будучи на заслуженном отдыхе, встречался и с работниками предприятия, и с пионерами и школьниками, – вздохнул он, – выступал в различных аудиториях… Но довольно скоро перестал иметь возможность делать это.

– А что такое? – жадно осведомилась я.

– Он захворал.

– Чем?

Мой экскурсовод вздохнул еще раз:

– Сейчас это называется болезнь Альцгеймера. Тогда именовалось проще: старческий маразм.

– И когда это случилось?

– Точно не могу вам сказать, но в течение двух или даже трех лет он был, что называется, маловменяемым. Родным его, конечно, пришлось тяжело и даже очень тяжело. Помню, мне дочка его, Лера, рассказывала – мы ведь с ней почти ровесники. Жаловалась: отец на всех кричит, командует, стучит палкой, даже пытается распускать руки.

«Вот оно!» – с восторгом подумала я. В разговоре наконец-то наступил момент истины. Не зря я приезжала сюда и выслушивала Пайчадзе.

– И чем дело кончилось? – поинтересовалась я.

– А чем оно могло кончиться? – грустно переспросил старик. – Помню, Лера нанимала ему сиделок круглосуточных, платила им огромные деньги. Ведь и она, и супруг ее, Вилен Витальевич, работали. Намучились они все, короче говоря. Поэтому, когда Федор Кузьмич умер, близкие, конечно, восприняли это как избавление. – Тут он спохватился: – Только это я вам сказал не для записи! Не вздумайте об этом писать! Если такое случится, я первым опротестую вашу публикацию!

– Что вы, что вы, – успокоила старичка я. – Совершенно я не собираюсь делать эти факты достоянием гласности. Можете быть абсолютно уверены. А случайно нет ли у вас телефона дочери Старостина?