Сердце Бонивура

Миновав переправу, он попробовал взять винтовку больной рукой; косынка не давала ей разогнуться. Стрелять было трудно, но можно. Старик пересёк рощу и стал подыматься по косогору. Перевалив его, он почти бегом пустился к холму, где отстреливался от белых Колодяжный. Лебеда бежал и шептал, словно Колодяжный мог его услышать:

— Держись, куме, держись!.. Держись, куме, держись!.. Ще трошки, куме… Ще малость…

Он бежал задыхаясь. Рука на перевязи ныла все сильнее. Плечо и руку будто солнце нагрело — они стали совсем горячими. А губы старика пересохли. Воздуху не хватало. Голова сильно кружилась. Колени слабели, и ему стоило большого усилия не остановиться. Он уже не бежал, а шёл. Сухой язык во рту лежал, как колода. Лебеда пытался подбодрить себя:

— А ну, старый, наддай!

Лесок кончился. Впереди белели валуны, возле которых копошились люди. Лебеда передохнул, наставил ладонь козырьком и всмотрелся… Силы словно вернулись к нему. Глаза по-прежнему видели все отчётливо. И Лебеда узнал Колодяжного, который отбивался от белых. Он увидел, как ринулся на них Колодяжный, и услышал его медвежий рёв. Он поднял винтовку, но опустил её, когда Колодяжный грянулся о камни. На секунду все задвоилось в глазах у Лебеды. К партизану подбежали белоказаки, тронули его и отошли прочь. «Опоздал!..»

— Ну, добре, кум, що хоч не от их поганой руки помер! — скорее подумал, чем сказал, Лебеда и поднял винтовку. — Хорошей смертью помер… Надо ж тоби й поминки хорошие!..

Он уложил двух возле кума. Потом почудилось Лебеде, что земля под ним колышится, как зыбка. Слух изменил ему. Он не слышал, какая вдруг поднялась трескотня. Он был слишком заметной мишенью на открытом месте. Пуля ударилась в приклад и раздробила его. Лебеда непонимающе посмотрел на сломанную винтовку, но затем выпустил её из рук.

— От, ледащо! — сказал он про себя.

Потом вдруг увидел ярко-голубое небо. Ни облачка не было видно на нем. А над собой Лебеда увидел казачью голову в папахе. На лице казака топорщились усы, глаза пристально глядели на Лебеду. Партизан долго, как ему показалось, думал, откуда взялся казак и что ему надо. Потом он устало закрыл глаза.

4

Когда телега с Лебедой скрылась за околицей, Виталий велел Настеньке спрятаться.

— Зачем? — сказала Настенька.

— Ты слушай меня, спрячься! — повторил Бонивур. — Береги себя, Настенька!

Девушка ступила шаг и оказалась вплотную к нему.

Вся кровь отхлынула у него от лица. Показалось Настеньке, что разлука их будет долгой, и на все запреты она махнула рукой: пусть говорят, что хотят. Она обвила его шею руками, прижалась к нему. Виталий взглянул ей в глаза и прильнул к её губам. Потом Настенька оттолкнула Виталия и строго сказала:

— Беги, любый!

Виталий, словно не в себе, не мог оторвать от неё глаз. Она повторила:

— Беги!

Он улыбнулся:

— Милая… любимая!

И третий раз Настенька сказала:

— Беги!

Тогда Виталий поцеловал её и сказал:

— До свиданья, Настенька… Ты прячься!

— Спрячусь, милый, — проговорила Настенька и побежала домой.

Виталий глядел ей вслед. Голова его горела от того, что произошло. Он сам не верил себе. Но он до сих пор чувствовал прикосновение Настеньки и знал, что это правда, что он вернётся сюда, к ней, и доскажет недосказанное. И вдруг все для него сделалось таким простым, как простым было их объяснение… Что за день был сегодня! Видно, и счастье, как и горе, не приходит в одиночку, — сначала слова Марченко, теперь взор Настеньки, и слова её, и объяснение… Мир вокруг Виталия раздвинулся, став нескончаемо просторным и в то же время вместившись в сердце Виталия, переполненное радостью. Какой щедрой бывает иногда судьба!..

Выстрелы с холма, где находился Колодяжный, отрезвили Виталия.

Он бросился туда, чтобы помочь старику, но сообразил, что Колодяжный, задержав наступающих с южной стороны села и заставив их рассеяться, может выйти прямо к броду, через лесок. Однако, белые могли обойти его с восточной стороны, где доступ был удобнее, будучи скрыт мелколесьем. Надо было шугануть их хорошенько тут! Если они залягут, можно будет задержать их минут на сорок. За это время подводы уйдут далеко, не говоря уже о том, что делегаты смогут достигнуть соседних сел…

— А ну, Тебеньков! Давай со мной! — крикнул он партизану, который, вогнав патрон в патронник и поставив винтовку на боевой взвод, следил за Виталием — что прикажет? — и прислушивался к выстрелам, раздувая ноздри и сжав зубы.

Схватив ручной пулемёт «шош», Виталий кинулся к восточной окраине, перемахнул через плетень двора Басаргина. Тебеньков за ним. Пробежали через огород, выскочили на зады усадьбы Чувалкова и огляделись. Белые потихоньку, переползая по одному, по два, скапливались в кустарнике на косогоре. Спрятавшись за угол крытого чувалковского двора, Виталий полоснул по притаившимся казакам, не ожидавшим удара отсюда, короткой очередью из пулемёта. Казаки бросились врассыпную. Вторая очередь уложила их носом вниз в тёплую землю.

— Машинально! — сказал Тебеньков, вкладывая в это слово восхищение своё точностью прицела и правильностью расчёта Виталия.