Для нее тут тоже отыскалось кое-что подходящее. Шелковая лоснящаяся сорочка без пуговиц, с широкими, расклешенными книзу рукавами и округлым воротом — одна из немногих его пожиток, пришедшихся ей по размеру. Каким-то чутьем Рей поняла, что это вещь, из которой Бен (пока он был еще одного роста с нею) не вылезал до самого упора — оттого, вероятно, и держал ее здесь, среди своей взрослой уже одежды, как память. У каждого ребенка имеются безделушки, к которым он — иногда в силу причин, вовсе не поддающихся объяснению, — привязывается, словно к живым существам.
Она влезла в сорочку, мысленно прося прощения у духа маленького Бенни, бережно сохраненного магистром Скайуокером в стенах этой комнаты, за то, что осмелилась посягнуть на святое. Впрочем, ей было уже не привыкать таскать на себе его вещи, ведь свои у нее давно отобрали.
***
Дни протекали монотонно и обыденно. За постоянными заботами о раненом, за чередующимися инъекциями и перевязками, между которыми Рей ухитрялась наскоро поесть и кое-как отдохнуть. В аду постоянного, сжигающего душу напряжения: только бы не проспать время укола, только бы не пропустить, если у него вновь начнется жар, только бы не то и только бы не это…
Рей все увереннее обживалась на «Сабле», время от времени исследуя корабль, сделавшийся на неопределенный срок ее жильем. Жильем, которое она вынужденно делила со своим прежним недругом. И уж коль скоро так случилось, она должна была изучить все карты, сданные ей на руки. Так проявлялась ее привычка выживать. Только прежние ее сокровища — компрессоры, стабилизаторы и прочие старые механизмы — теперь заменили бинты, шприцы и бакта.
Девушка ясно отдавала себе отчет в том, что под давлением непрекращающегося ожидания она медленно, но верно сходит с ума. Теперь она ощущала себя отрезанной от жизни даже больше, чем в былое время на Джакку; на Джакку ее, по крайней мере, окружал простор пустыни, а тут — только плен дюрастали и медицинских приборов, которые она день за днем боялась выпустить из рук. Бен никак не приходил в себя, а от болтовни Трипио уже тошнило. Только появления Маз были для нее спасением. Стоило крохотной фигурке показаться в проеме главного шлюза, как Рей буквально накидывалась на нее, задавая вопросы один за другим, и не отпускала до тех пор, пока та не отвечала на каждый из них.
Рей устала ждать. Пытка безмолвием и неизвестностью тяготила ее сердце, внутри которого росли, постепенно становясь нестерпимыми, щемящая тоска и тревога. Время шло…
Иной раз, сидя подле Бена, на неизменном своем посту, она мысленно просила его: «Очнись! Поскорее возвращайся. Кричи на меня, угрожай, бейся в истерике… пусть даже так, но разбей, наконец, эту гнетущую тишину!»
Рей почти готова была признать, что ей недостает его.
Все чаще, чтобы не сойти с ума, Рей говорила с Беном, не особо задумываясь, слышит ли он ее. Она говорила для себя, внимала сама себе, довольная одной только иллюзией разговора, который на самом деле был обманчивым монологом.
Она обращалась к нему, клянясь во что бы то ни стало вернуть ему силы. Она чувствовала себя обязанной сделать это, хотя пока и не ведала, как. Если необходимо сотворить чудо, она приложит все усилия, чтобы его сотворить. Однако в душе больше всего боялась потерпеть поражение.
Как, право, жаль, что магистру Скайуокеру так и не довелось обучить ее Исцелению! Тогда, возможно, именно ее усилий достало бы, чтобы довершить его работу и вернуть его племяннику то, что она невольно забрала.
Бывало, что девушка рассказывала и о себе. Иногда невпопад, поскольку мысли ее текли нестройно, часто опережая одна другую. Она была одновременно возбуждена и подавлена. В ее горле собиралась горечь, все более ощутимая с каждым днем. Ее нервы не выдерживали. Ее речь отдавала лихорадкой. Ночами, сидя у постели Бена, она словно исповедовалась ему. С широко распахнутыми, усталыми глазами, слегка покачиваясь, она тараторила обо всем, что только приходило на ум — вероятно, только так она и могла еще удерживать самообладание.
… Цветы иногда растут даже в пустыне, Рей хорошо это знала. Когда-то в детстве у нее был собственный цветок, выросший внутри «Адской гончей»; внутри старого имперского шагохода, похороненного среди песков Гоазоанской пустоши. С тех пор девушка ничего не любила так, как зелень, цветы — их особую, ни на что не похожую красоту… кому-то цветы представляются просто сиюминутным украшением, но для Рей они всегда были чем-то большим. Самой жизнью.
Рей все говорила и говорила.
Она с детства привыкла к тому, что сила решает все. Там, где правит голод, нет ни закона, ни справедливости. Единственное, что может возобладать над голодом — это жестокость. Оттого-то голод и жестокость чаще всего и ходят рука об руку. Люди уничтожают друг друга, как пустынные змеи в одной пещере, которые, чтобы выжить, вынуждены пожирать себе подобных.
Аванпост Ниима — не то место, где предложат глоток воды исстрадавшемуся от жажды старику. Если ты не в силах позаботиться о себе, то ты уже мертвец.